Любовь нас выбирает
Шрифт:
Я что? Я смеюсь сейчас над зверем? Открыто издеваюсь над ним? Что я делаю? Зачем? Мы останавливаемся у пассажирской двери машины. Максим шумно дышит, фильтрует с адской силой воздух, сопит и дергает, как будто бы в припадке, одной рукой. А я? Как ненормальная, беззвучно лыблюсь. Стерва! По крайней мере, стою с глупой и очень скособоченной ухмылкой на лице и чего-то жду. Ударила наотмашь, кукла, о последствиях, конечно же, не подумала, наверное, сейчас я извинюсь:
— Максим, я не хотела…
— Иди домой, Надя! Пожалуйста, уходи, не стой. Ничего, видимо, не выйдет. Не надо. Так! Мне! Не надо! Больше не хочу, — он стряхивает головой, словно пытается снять морок. — Я ошибся. Не стоило этого делать? Это — грубая и непростительная ошибка. Беги! Что застыла? Беги! А не
— Что конкретно? — перебиваю его.
— Что? — прищуривается и уже определенно скрежещет зубами. — Сука! Что? Конкретно? Что спрашиваешь? Выражайся четче, формулируй адекватно мысль, потому что я ни хера не понимаю…
— Ты сказал, что ошибся. Да? Да! Так вот я спрашиваю, — замедляю темп речи и уменьшаю громкость своего вопроса. — В чем конкретно? Когда? И какие выводы ты сделал?
— Во всем, — открывает переднюю дверь и спрашивает, по всей видимости, в последний раз. — Я не упрашиваю и не унижаюсь, Надежда. Да — да! Нет — значит, нет!
Он ждет… Ждет! Ждет моего решения. И с опущенной головой, скрывая влажные глаза, я забираюсь внутрь:
— Спасибо! Максим, извини, пожалу…
Резкий и сильный хлопок двери. Краем глаза замечаю его лицо — безумно ярко сверкающие глаза, искривленный рот и звериный оскал. Вот и все! Я попалась! Там злость, гнев, ярость — больше ничего. Он… Он ненавидит меня! Замечаю, как его губы что-то шепчут — проклятия в мой адрес, пожелания долгой жизни и, вероятно, все матерные фразы, которые приходят сейчас ему на ум.
Теперь Морозов отвернулся от моего окна — лица его не вижу, он горделиво демонстрирует мне спину. Зверь, словно прячется или скрывается, не хочет показывать, что на его физиономии сейчас играет, но я и так, не глядя, ощущаю весь негатив, который он сейчас подогревает и в скором времени, безусловно, в этом я стопроцентно уверена, выплеснет со всей адской силой на меня.
Я жду в машине, а Морозов, по-моему, не торопится. Лениво тянет из кармана пачку сигарет, вытряхивает из нее небрежно зажигалку — два раза чиркает, выбить хоть какой-то огонек у него, увы, не получается! Еще раз «чирк» — наконец-таки свершилось, он прикуривает, укрывая пламя одной рукой. Вверх слишком резко задирает голову и как будто на луну по-волчьи воет, но по факту — он выпускает просто дым. Мы никуда не едем, наверное, минут десять. Он курит возле машины, а я, как наказанная, внутри сижу. Потом вдруг зверь отщелкивает докуренную до фильтра сигарету, с улыбкой поворачивается ко мне, подмигивает через стекло, и быстро, вприпрыжку обходит спереди автомобиль. Открывает водительскую дверь и точно так же, в прыжке, с легкой поступью ребенка, забирается в салон. Затем кряхтит, как старый дед, плотно умащивается на сиденье, тянет ремень, и спокойно выдает:
— Сейчас поедем, Надя. Просто не хотел курить в отцовской машине. Думаю, что он этого точно не одобрит — по факту возвращения прибьет или ремня отвесит, если я еще и надымлю здесь — загремлю на отцовский тюремный срок, — по-доброму улыбаясь, поворачивает ко мне лицо. — Машина не моя, я в ней, как ты правильно подметила, не хозяин. Есть определенные правила, вот их стараюсь соблюдать. Надежда, ремень не забываем…
— Извини, пожалуйста. Я брякнула и не подумала, — защелкивая карабин, с опущенной головой словесно иду ему наперерез.
У меня, по всей видимости, критичнее ситуация, поэтому стремлюсь высказать свои придуманные извинения как можно быстрее.
— Максим! Я не хотела! — быстро молочу. — Правда-правда! Не знаю, какая муха укусила. Совсем не то имела в виду. Прости меня, прошу…
— Это, видимо, ПМС, Надя. У вас, у девочек, бывает. Раз в месяц — не приговор. По всем признакам — оно! Гормоны шалят, нервы из всех щелей выскакивают, неконтролируемая речь, не связанная с мозгом, бешеное слюноотделение, словно у дворовой злобной собаки, мужененавистничество на финал, причем, хочу заметить, исключительно к отдельным личностям, не ко всем, вы избирательно к своим жертвам подходите. Отцы, например, в эту выборку никогда не входят, а вот друзья и бывшие…
— Ммм, ммм, ммм, — мычу коровой, слова в предложения совсем
А вот теперь он отрезвил меня, слепо уставилась вперед — крошу глазами лобовое! И не знаю, что еще в свое оправдание сказать.
— Не страшно! Все понятно! Я перетерплю! — и тут же обыденным тоном уточняет. — Ты пристегнулась, женщина?
— … — молчу с парализованным лицом.
— Ну, значит, в путь, кукленок! Молчание — это четкий знак согласия, так кажется? А «нет», Надя, значит, «нет»! Но и об этом, детка, тоже надо говорить прежде, чем все затевать, не думая о последствиях…
*прет-а-порте (досл. «готовое к носке») — модели готовой одежды, поставляемые в массовое производство
*барин (сленг. повар.) — хозяин ресторана.
*Зеленый мексиканец — алкогольный напиток (состав не указываю, ищите самиJ)
Глава 7
— Обед без супа, Макс?
— Что дом без красивого входа, Владислав Игоревич. Добрый вечер!
— Здравствуй, мальчик! А Вы, прошу прощения, мадемуазель, кто у нас будете? Позвольте Вашу крохотную ручку…
— Надежда. Я — Надя…
Она — Прохорова Надежда Андреевна, двадцать четыре полных года. День рождения — двадцать пятое января! Свой рост и вес она ото всех тщательно скрывает, но думаю, исключительно по моим тактильным ощущениям, где-то метр шестьдесят и сорок восемь килограммов вместе с ботинками и кофром для фотоаппарата. Это все, что помню-знаю, все, о чем могу только догадываться и шальными фантастическими мыслями питать. А вот то, что на правой лопатке, ближе к позвоночному столбу, у нее есть крохотная, но заметная невооруженным глазом, родинка — это из моей избирательной памяти никаким темным силам не изъять. Идеально круглая, аккуратная и слишком темная, словно маркером наведена. Откуда знаю? Да на речном пляже неоднократно видел, когда на природе семьями отдыхали; в то время, как она бревном лежала на животе и обжаривала свою маленькую попу солнечными лучами, а я, как озабоченный пацан, подтекал и нагло пялился на ее узкую спинку и этот шарикообразный, слегка оттопыренный зад. Что еще у нее есть? На сегодняшний день о ней я знаю чересчур много компрометирующего материала — себе в башке, когда особенно не спится, как слайды на проекторе, могу пикантные отдельные эпизоды пролистать… Да твою ж мать!
Ты спросил, кто она такая, Влад? Моя, наверное, названная двоюродная сестра? Так эта семейно-родственная составляющая называется? Я не знаю, в наших отношениях окончательно запутался. Сука! Запутался, задолбался, и, как результат, опять с ней пошел на абордаж.
— НадИн, соусы — это поэзия кухни, и помните, что открытие нового кушанья, Максим, сынок? Что?
— Важнее для человечества, чем открытие новой звезды…
Мы однозначно плохо начали наш вчерашний вечер! Очень! В какой-то тот, критический момент, я готов был даже вышвырнуть ее из уютного салона отцовского автомобиля, закинуть тело на только берущийся изумрудным цветом газон и вырулить отсюда «в сторону моря», не отражаясь взглядом в зеркалах заднего вида. Пофиг! Но не смог… Одна сигарета и я как будто даже успокоился, улыбнулся Прохоровой и вроде шаловливо подмигнул. Как будто! И тут же, без предупреждения, нанес саркастический стремительный удар в ее красивую вздымающуюся грудь. Она обидой от неожиданности подавилась, как будто даже кровью захлебнулась, мычала по-животному, тихонечко скулила, и, как под гипнозом, всматривалась в слишком вылизанное перед этим на мойке лобовое стекло. А я? Тут все очень прозаично — проклятый дикий зверь захлопнул гнилую пасть, закусил щеку и проглотил язык, потом вдруг испугался, что та, которую унизил, наконец-таки очухается, поднимет ушибленную гордость, выйдет из машины и навсегда из окружения уйдет. По-моему, тогда я о чем-то стал молиться или просить безмолвно: