Любовь нас выбирает
Шрифт:
Снег, что ли, пошел? По крайней мере, с неба точно сыпалась какая-то белая, колючая и острая, слишком мелкая крупа. Моя Надька совсем о безопасности не печется — калитка открыта, первый ключ не пришлось даже использовать. Аккуратно толкнул и прошел во двор. Тишина! Где-то, правда, что-то скрипит и гулко бухает. Направляюсь к крыльцу огромного наследственного дома — дед любил свою единственную внучку, правда, и мы здесь с пацанами-не родственниками иногда время проводили, те же дни рождения кукленка или Новый год, пикники, каникулы. Все детство, отрочество, даже юность. Последнее —
Бум! Скрип! Бум! Скрип!
Что это такое?
Входная дверь в дом заперта, но у меня есть ключ — тут не возникнет никаких проблем, даже звонком пользоваться не буду — может ведь не открыть разобиженная кукла. Тихо, стараясь не шуметь, погружаю пластину в скважину и, приподнимая ручку, прокручиваю замок. Там спокойствие и немота — в доме вроде никого и нет, какое-то нежилое холодное, словно стерильное, помещение! Хотя, вот же неразобранные чемоданы — пять дней живет, а вещи все еще на первом этаже, практически у входа. Прохорова, Прохорова… Что нам делать с тобой, кукленок? Как дальше быть?
Бум! Скрип! Бум! Скрип!
— Найденыш? Детка? — стараюсь не кричать, но говорю с повышенной громкостью, она должна понять, что в доме не одна, что, кажется, на сегодня у нее образовался сосед, который не намерен покидать это жилище. — Надя?
Бум! Скрип! Бум! Скрип!
Прохожу на кухню. Твою мать! Что она ест? Чем вообще питается? Коробки из-под пиццы неизвестного изготовителя, какая-то китайская лапша, вижу недоеденные пресные лепешки, упаковки с суши, васаби, залитый соевым соусом, разбросанный на столе имбирь… Что это такое? Похоже, Надежда пыталась сварить яйца — это, как оказалось, тоже мимо, но печку хорошо изгадила белково-желтковой массой. Криворукая моя! Ладно, разберемся! А где она сама?
Бум! Скрип! Бум! Скрип!
Я брожу по дому, заглядывая в каждую комнату. Естественно, натыкаюсь на «будуарчик Наденьки-кукленка» и на те же коробки с ее личными вещами — Прохоровой нигде нет. Зато на всем пути моего путешествия по дому меня отчетливо преследует однообразный надоедливый шум:
«Бум! Скрип! Бум! Скрип!».
Достаю мобильный телефон и набираю Надю — слышу только старую до боли знакомую мелодию и пронзительный великолепный женский вокал:
«Spending my time, Watching the days go by, feeling so small, I stare at the wall, hoping that you think of mee too»*.
Прелестно! Где она? С телефоном, очевидно, Найденыш распрощался на втором этаже, а сама куда подалась? Пора в полицию заявление подавать — шесть дней уже прошло! Еще раз обхожу территорию, теперь заглядываю под кровати и даже в углы, хлопаю дверями ванных комнат, включаю свет в каморках и кладовых. Одна комната только не поддалась — заперто, но там ее точно нет, потому что краем глаза в одно из окон, выходящих на тот самый детский задний двор я замечаю наконец-то тот самый источник
— Привет, Надежда! — спокойно, чтобы не спугнуть.
Она, как обычно, в одном лишь огромном свитере с мохнатым воротником под горло, с каким-то чудаковатым наскальным орнаментом, в черных узких джинсах, рассевшись маленьким задом на старой покрышке, спокойно раскачивается, отталкиваясь одной ногой в каком-то смешном валенке от каменного полотна забора. Вот он этот самый «Бум!», а ветка вторит ей — «Скрип!».
— Надь…
Бум! Скрип!
— Слышишь?
— Как ты меня нашел, Зверь? Выследил? — не прекращает движения. — Вынюхал? Приперся дожирать, терзать то, что не доел, потому как прервали…
— Надя!
— Пошел вон! Я не ждала гостей!
Бум! Скрип!
— Твой отец дал мне ключи.
— Не сомневалась, что мужики найдут общие темы для разговоров. Ты слишком рано… Думаю, где-то недельки через две.
Бум! Скрип!
— Я…
— Задержки нет… Но и я не сильно слежу за своим циклом. Повода все не было, а тут ты… Настоящий мужик показал силу и желание! Еще какое искреннее рвение вдобавок… Связался с жалкой куклой! Мужик!
Бум! Скрип!
— Ты не могла бы остановиться? — тихо спрашиваю. — Нам надо поговорить.
— Я накупила тестов, Зверь. Все использую, обещаю. Результат представлю в письменном виде, но через адвоката, не хочу с тобой общаться — отвратителен, противен. Мерзость! Жесть! Сейчас говорю, как есть, как чувствую! Все будет без обмана, ты же этого хотел? Так планировал? Такое выполнял примирительное задание?
— Надь… Прости меня!
Бум! Скрип!
— Ты очень рано пришел, повторяю еще раз. Обычно, к наказанным домашним питомцам приходят после того, как они все-все осознают и примут свою поруганную участь, затем постоят в углу, поссут туда, куда надо, а потом уж только доблестный хозяин чешет им пузо, ухо, дергает за сиськи…
Я хватаю ее резко и насильно останавливаю этот круговорот. Держу крепко, но никуда не исчезающей инерцией меня тянет вперед вместе с этой тарзанкой — я упираюсь и двумя ногами останавливаю этот разбег.
— Пусти меня, — вырывается и шипит гадюка.
— Нет.
— Я еще не осознала свою вину, потому что ни в чем не виновата, — теперь она добавляет резкие движения плечами. — Пусти, сказала, тварь! У меня все тело болит…
— Я не хотел, ты сама упала.
— Естественно, тут без сомнений. Не переживай. Жалобы в полиции нет — я не заявляла. Сказала, что…
Видимо, мы слишком навалились своей обидой на эту детскую импровизированную качель или ветка дуба устала держать переизбыточный вес, но теперь к нашей борьбе добавляется характерный хруст и общее с кукленком падение на мокрую, только-только покрывающуюся снегом, землю. Я ориентируюсь быстрее и подкладываюсь под ее тело.
Твою мать! Больно! Надька упирается и бьется, совсем не дает времени на перегруппировку, толкается, пытается даже по яйцам мне зарядить. Она действительно защищается от меня, как от насильника. Это есть! Но нет доверия — нет отношений: