Любовь

Чекалов Иван

— Это красненький такой?

— Такой, да. Красненький.

— Ой, мне он не очень. Я в кафе один раз пробовала. Он такой, как бы сказать… Жирный.

— Жирный?

— Ну съешь кусочек — и будто бы в тебе сто тридцать килограммов. Жирный.

Она бы продолжила говорить, но булочника оттолкнули следующие в очереди, и ему пришлось бежать дальше — в магазин № 3.

«Как же это так? — размышлял булочник. Он сам не заметил, как замедлился. — Не понимаю. Ладно, не нравится Володе — он старый дуралей. Но почему Женечке не нравится? Ведь это вкусный, сладкий торт… И необычный. И такой он, ну…» Антон беспомощно огляделся в поисках метафоры. Солнце уже совсем поднялось, Москва проснулась, липы, высаженные на тротуаре, расправляли ветки. «Ну вкусный он! А не нравится. А вдруг?.. Нет, не может такого быть. Правда, я ведь очень хорошо помню, как консьержка Мария Александровна в прошлом году скривила губы, прежде чем откусить кусочек. И Толя мрачный каждый

год приходит… Но он же и вообще мрачный, да? Да. Витя с Аней всегда отказывались… Что это ты за глупости думаешь, Антон? Как маленький. А ну перестань!» Булочник гордо поднял голову и втянул живот. «Ты клевый булочник. А “Москва” — клевый торт. И все тут!»

Если не считать скучных гастрономов, которые в любом месте одинаковые и везде плохие, магазин № 3 был самым шикарным магазином во всем Тверском районе. Он мог похвастаться невиданным разнообразием товаров для пищеварения. Там было все: бакалея, молочная продукция, хлебобулочные изделия, напитки, деликатесы, колбасы, квасы и даже алкоголь. Заведовал магазином дряхлый африканский старичок Отелло, который в юности, говорят, отличался ревностью и буйным нравом, уехал от каких-то проблем в Россию, купил здесь магазинчик и сам работал в нем кассиром. Он был черным как ночь, а на груди, по слухам, имел целую россыпь шрамов от кинжала. Покупателей в его магазине обычно было немного: во-первых, его побаивались, во-вторых, Отелло сильно завышал цены.

Булочник зашел в магазин (на двери висели колокольчики, чтобы Отелло не проспал посетителя) и поздоровался с хозяином.

— Здравствуйте, здравствуйте, булочник Антон. Что это вы в таком виде?

— В каком, Отелло?

— В растерянном! По вам сразу видно: что-то неладно. Не спорьте! Я старый человек и многое повидал. Что случилось?

— Отелло, понимаете, я вот уже в третий магазин хожу, и нигде нет вареной сгущенки.

— Кого?

— Вареной сгущенки.

— Как нет вареной сгущенки?

— Не знаю!

— И в этом ваша трагедия?

— В этом, Отелло.

— Не понимаю я вас. Разве же вареная сгущенка — это трагедия?

— Не вареная сгущенка, Отелло, а ее отсутствие. Трагедия! Самая настоящая трагедия!

— Ладно! Не кричите. Сейчас продам вам баночку. Это сгущенка от лучших коров по обе стороны от Альп. Я знаю их имена. Коров. Знал. Но забыл. Это очень хорошие коровы.

Отелло поковылял к коробкам, на которых каллиграфическим почерком было выведено: «Запасы», и рылся там добрых десять минут.

— Ни одной баночки! Бывает же такое. Я еще помню тех коров…

— А обычная сгущенка у вас есть, Отелло?

— Такую не держим. А зачем вам, булочник Антон?

— Я пеку торт «Москва», Отелло, каждый год пеку. На весь дом.

— Торт «Москва»?

— Торт «Москва».

— Эту гадость?

— Почему гадость, Отелло?

— Потому что это противно всякому вкусу! Столько есть тортов замечательных. А «Москва» — это гадость! Понапихали всего в одно место, полили красной глазурью и радуются. Это пошлость, Антон! Искусственное создание. Бросьте эту ерунду! Ею занимаются только мерзкие люди. А вы приготовьте, например, «Наполеон». Вот это действительно торт. Настоящий. У меня он, кстати, есть, летел с самого берега Роны. Купите?

Булочник Антон обегал еще много магазинов, забрел довольно далеко, но нигде не нашлось ни единой баночки сгущенки.

Он не спешил обратно. Люди выходили из зданий на обед, а булочник Антон смотрел на свою пижаму и размышлял. «Невкусно. И правда, что ли, невкусно? Приторный? Да, приторный, есть такое дело. Много всего? Ну да, чересчур много всего. И цвет такой. Вырви глаз. Ядреный…» Булочник остановился. Напротив стоял дом — его дом, многоквартирный дом на Лесной — и Антон приметил каждую трещинку на его стене, каждое грязное окно. Он почувствовал себя таким опустошенным, словно вместе с баночкой сгущенки у него украли душу. «И что же получается, я плохой кондитер? — Антон поглядел на свои толстые морщинистые руки. — И зря готовил? Все это время зря готовил?»

Вдруг из ниоткуда появился Саша из пятьдесят шестой — маленький демон, гроза двора. На одном плече портфель («Прогуливает школу», — подумал булочник Антон), руки в чем-то измазаны, а ухмылка такая, что только держись.

— Ну че, готов?

— Что готов?

— Торт твой!

— Ну, как бы это…

Антон хотел что-нибудь выдумать, но ощутил страшную усталость. Даже рта не смог раскрыть.

— А знаешь, что он никому не нравится?

— Кто?

— Торт твой! Мне мама говорила. Что торт у тебя невкусный и все едят его, только чтобы тебе понравилось. А на самом деле им не нравится.

— А тебе нравится?

Саша засунул два пальца в рот и притворился, что его тошнит.

Булочник Антон сидел на стуле посередине кухни и ни о чем не думал. Было очень тихо. Он прислушался. Дом спал. «Ерунда все это про особенный день, — вдруг осенило булочника, — нет никаких особенных дней. Это старый грязный

дом, который все время спит, каждый день, безо всяких исключений. Здесь живут старые люди. Или стареющие. Витя с Аней?.. Да, но Витя с Аней улетели. Саша? Но Саша совсем не ребенок, он злой-злой человек». Булочник почувствовал, что замерзает. Он так и не переоделся, сидел в пижаме, пыльных ботинках. «Чтобы стало теплее, нужно прикрыть окна, — протекла в голове Антона ленивая мысль. — Но для этого нужно вставать, поднимать руки… Зачем? Зачем я каждый год готовил торт?» И булочник Антон впервые подумал о такой удивительной вещи, о которой раньше ни за что бы не догадался. Ему не нравится торт «Москва». Он сладкий, приторный и жирный. В нем слишком много всего. Ему не нравится его готовить. А потом его мысли словно прорвали какую-то мысленную плотину и заструились с немыслимой скоростью одна за другой: «Мне не нравится печь торты! И десерты. Мне вообще не нравится готовить. Или нравится? Мне, наверное, все равно?.. А что тогда важно? Зачем вообще я каждый день встаю с кровати и здороваюсь, готовлю, зачем меня знают все в доме, зачем я одеваюсь, почему все это именно так? Я мог бы быть Владимиром или Отелло, мог бы подстригать газоны. Мог бы делать кучу разных вещей, мог бы стать бегуном или космонавтом, а стал… Кем? Кем я стал? Я булочник? Но я работаю в плохой кондитерской и готовлю одинаковые пирожные. Я кондитер? Но вот же — торт “Москва”, кому он нужен? А я? Я кому нужен?» Булочник Антон огляделся — и вся тесная, захламленная квартирка показалась ему чужой. По углам грязь, обои отходят от стен и струятся пятнами, места мало, душно, скучно… «Это не я, — подумал Антон, — это кто-то другой здесь живет, ест эту еду, готовит торты… Это не могу быть я!» Он вскочил со стула. Не могло этого быть, не могло этого быть взаправду. Это, наверное, сон. Он побежал в спальню. Кровать осталась незаправленной, телевизор был таким старым, что погромыхивал даже в выключенном состоянии. «Это не моя жизнь! Не я здесь сплю и смотрю этот телевизор, это все чужое! У этого человека нет друзей, любимых, милых, он живет один и смотрит по ночам на провисший потолок. Это не я!» Он выбежал на балкон, балкон прогнулся под тяжестью Антона. Напротив росла большая липа, одна ее ветка дотягивалась до самого Антонова балкона. Антон сорвал листок с ветки — но листок так изогнулся, словно смеялся над булочником, — и он кинул его под ноги, растоптал. Не существовало большей чуши, чем жизнь булочника Антона. Он ударил ногой по железной загогулине, давным-давно бывшей велосипедом, и весь затрясся. Он когда-то катался на этом велосипеде. Он жил не здесь, а далеко отсюда и мечтал стать шеф-поваром в дорогом ресторане. Он ездил в Париж вместе с Отто (как давно Антон об этом не вспоминал!) и учился там в самых дорогих ресторанах. Его хвалили в кафе, которое есть в гиде «Мишлен». А что сейчас? Где он находится? Зачем? Антон впервые в жизни почувствовал злость. Кулаки его сжимались и разжимались сами по себе, вне воли Антона, его охватило страстное желание что-нибудь сломать. Он зашел в спальню, вырвал телевизор из розетки и грохнул об пол. Зашел на кухню, схватил рюмки, подаренные какими-то старыми друзьями, все разом разбил. Но чувство никуда не делось. Булочник стоял на месте и качался из стороны в сторону, не зная, что предпринять. А потом словно кто-то нажал на кнопку в голове Антона; он мгновенно обмяк, почувствовав тяжесть собственного тела, упал на стул и заплакал.

Многоквартирный дом на Лесной улице спал. В дверь никто не постучался, и булочник, закрыв лицо руками, тоже не издавал ни звука.

Сколько прошло времени — этого булочник Антон не знал. Наверное, порядочно, потому что день за окном уже заметно посерел. Он встал со стула, прибрался. Почувствовал, что голоден. «Надо поесть», — решил булочник. Он открыл холодильник, достал оттуда кастрюлю с супом и заметил за ней рыжую баночку. Отложил кастрюлю на стол, вернулся к холодильнику — да, так и есть, вареная сгущенка. Антон минуту стоял перед этой баночкой и думал. Вернее, не думал — думать сил у него не осталось — просто стоял. И тут же вспомнил, что гостей-то он уже позвал и придут они, судя по тому, что день за окном уже заметно посерел, часа через четыре. «Надо приготовить, — решил Антон. — В последний раз». Все ингредиенты были выставлены на столе, и только баночка сгущенки от лица какой-то неправдоподобно улыбчивой коровы подмигивала Антону из ледяного жерла холодильника. Холодильник запищал, Антон достал банку сгущенки и принялся готовить. Он не испытывал ни малейшего чувства, а только старался закончить эту гадость поскорее.

— Ох, как вы подурнели, Исаак! Вы слишком много едите.

— Благодарю вас, Римма Аркадьевна.

— Как ваши исследования?

— Весьма успешно, благодарю вас!.. Мария Александровна.

— Исаак.

— Ой, Мария Александровна! Я хотела сказать: мышки ваши чересчур уж разыгрались. Мой Антуанчик их боится.

— Извините, Римма Аркадьевна. Как ваш пекинес?

— Прекрасно, прекрасно. Анатолий, добрый день!

— Здравствуйте, Римма Аркадьевна.

— Как Ниночка поживает?