Любовница бури
Шрифт:
– Ты до сих пор злишься на это? – заинтересовался Рихард и даже слегка расслабился. Конечно, часть про убийство Рудольфа и прочие проступки он пропустил мимо ушей. Наивно было полагать, что его монументальное эго сверхчеловека вообще снизойдет до сожалений о жизни простых смертных. А вот зато напоминание о Гретхен, вероятнее всего, неплохо потешило его самолюбие и он, конечно же, сделал именно те выводы, которые ему хотелось бы. Но Поль не сразу оценила безвыходность того тупика, в который загнала себя невольно брошенной фразой.
– Я знаю, что ты убила ее, – Монстр поднялся с места и навис над девушкой
– Не льсти себе, - почти крикнула Поль, - я сделала это, потому что она была жестокой нацистской сукой. Почему тебя интересует только она? Я многих твоих дружков отправила на тот свет, могу тебе подробно рассказать про каждого, что я с ними сделала!
Она так разволновалась, когда произносила все это, что теперь тяжело судорожно ловила ртом воздух, стараясь перевести сбившееся дыхание. Перед глазами мелькали разрозненные картинки из прошлого, в котором они с французом упоенно казнили бывших палачей. Иногда к ним присоединялась Божена, но у той был собственный список для мести. Они пять лет болтались по всему миру, чтобы найти каждого. И, в конце концов, имен осталось не так много; да и практически все, до кого они не смогли добраться, уже считались погибшими. В том числе и Рихард Шварц – самое главное имя в ее личном списке. Или как там его теперь зовут? Теодор Кавьяр?
Поль даже не пыталась искать его, уверенная, что в роковую ночь разгрома Гюрса поставила последнюю точку в их отношениях. Как скорбно было осознавать, насколько глубоким было ее заблуждение. Вот он – живой, стоит перед ней, буравит пристальным взглядом своих инфернально-черных глаз, стараясь не упустить и малейшего изменения в ее лице.
– Они не были моими дружками, - тихо сказал он, когда Поль немного успокоилась после своей пламенной речи, - и тебе это прекрасно известно. Я и сам был бы не прочь расквитаться со многими из них… Но ты оказалась проворнее, - Монстр тяжело вздохнул и пригладил волосы привычным движением, - а ведь я искал тебя, но ты всегда была на шаг впереди. Близко, но недостижимо… Когда я приехал в Буэнос-Айрес, тело Гретхен даже не успело толком остыть…
– Воспользовался случаем? – едко перебила Поль и была уверена, что получит по лицу за подобную колкость, но Рихард только сверкнул на нее глазами.
Она прекрасно понимала, что злит зверя внутри него, но именно его ярости и добивалась. Было сложно себе в этом признаться, но она нуждалась в этом демоне; нуждалась в Монстре в маске; в его жестокости и страсти. Она хотела, чтобы это чудовище порвало ее на куски. И вроде бы ее игра почти удалась – мужчина был на грани срыва, о чем говорили сжатые в кулаки руки, поджатые губы и раздувшиеся от гнева ноздри. Но он почему-то пытался строить диалог. Разговаривать словами через рот, пытаясь уладить их прошлые неурядицы. Что-то новенькое в их запутанных отношениях. Что-то, крайне неудобное для Поль.
Теодор Кавьяр нравился ей все меньше. Но она была уверена в том, что сможет вытащить на поверхность обратно Рихарда Шварца, к которому так привыкла.
– Поль, зачем это? – вырвалось у него, - чего ты хочешь?
Он никогда не называл ее Полли, как друзья. Или Полин, как
Она облизнула пересохшие губы и запрокинула голову, смело и насмешливо глядя Рихарду в лицо. А затем схватила его широкую ладонь и положила себе на горло, надавила своими пальцами, требовательно заставляя сжать нежную кожу сильнее.
– Мы могли бы жить нормально, - глухо проговорил мужчина, не спеша включаться в навязанную ему игру и усиливать хватку на шее девушки, - остановить все это…
– Нет, - перебила девушка, получая огромное удовольствие от воспоминания о том, как сильно его всегда выводила из себя ее привычка передергивать, - не могли бы. И я не смогу жить нормально, пока ты жив, - она судорожно сглотнула, почувствовав, как его рука мешает этому действию и добавила, понизив голос, - я хочу закончить начатое. Я хочу убить тебя.
Он зарычал толи от злости, толи от боли, так ясно сейчас читавшейся в его обжигающем взгляде, и за горло притянул Поль к себе. Она снова почувствовала себя маленькой и хрупкой в его сильных руках, и это принесло ей чувство удовлетворения – она победила, бессмысленная словесная дуэль подошла к концу. Как бы Рихард не сопротивлялся, он все равно не сможет устоять перед искушением. И она получит свое, получит то, для чего в конце-концов пошла с ним, плюнув на Вольфа и все свои планы. Были вещи, куда более занимательные, чем давно приевшиеся шпионские игры и кровная месть.
И каким образом ей вообще удалось прожить столько времени без этого? Без его жарких поцелуев, без ощущения горячих рук на своей холодной коже, без твердости его тела? Бесцветный мир снова начал становиться красочным; чувства обострились до невозможности, вкусы, запахи, звуки, - все хлынуло, как вода сквозь прорванную плотину. Поль хотелось раствориться в этом мгновении и остаться навсегда в нем, с ним; распластанной на кровати, обнаженной, разметавшей по простыням непривычно длинные волосы, предельно откровенной. В крепких до удушья объятиях своего ручного Монстра, неистово целовавшего каждый сантиметр ее изголодавшегося по нему тела.
Но Рихард, черт возьми, просто обязан был все испортить. Он оторвался от кожи девушки, хищно облизнул распухшие губы и погладил ее по бедру, вынуждая посмотреть на себя.
– Давай заключим сделку?
Глава двадцать третья.
Аквитания, осень 1941 г.
Вынужденная большую часть времени проводить в обществе резкой и крайне циничной Кэтти, Поль чудовищно скучала по задушевным разговорам с Сюин. Она постоянно выискивала подругу взглядом во время процедур, общих для жителей разных бараков, но все ее попытки сократить дистанцию терпели полное фиаско. Надзирателям было строго-настрого наказано не позволять собраться воедино троице бывших сообщниц, и Поль боялась выводить их из себя лишний раз, остерегаясь, что за непослушание ее могут разлучить и с Кэтрин. Одна бы она точно сошла с ума, и, не сколько от одиночества, которое мало пугало девушку, с детства предоставленную самой себе; а от тревоги за американку, блестяще умевшую находить неприятности на свою голову.