Люди государевы
Шрифт:
— Пошто к присяге решили не ходить? — спросил Кропотов.
— Имя наследника в указе не означено… Вон, послухай, Василий Исецкий какой раз казакам толкует Кириллову книгу…
Кропотов подошел к столпившимся вокруг Исецкого казакам.
— …А уж как восхитит антихрист власть, — говорил Исецкий, уже не глядя в книгу, — так не отступит от нас, бороды обреет, сатанинской печатью клеймить будет… К присяге посему идти не надлежит…
Да, дивные дела в городе делаются, покуда он, Василий, в отлучке был. С полчаса побродил но двору и многое узнал. А еще через полчаса вернулся ожидаемый всеми Немчинов
— Ну как, Иван Гаврилыч, че Глебовский сказал? — обступили их люди.
— Комендант сказал, что тесноты нам чинить не будет, дал отсрочку до 27 дня, — ответил полковник Немчинов. — Привезет Байгачев письмо, отдадим оное коменданту, а ныне ступайте говорите всем, что к присяге идти не надлежит.
Вернувшийся сын Федька вчера вечером принес весть о случившемся с Байгачевым, и Иван Гаврилыч пошел к коменданту Глебовскому толковать об отсрочке. И в этот раз сговорились.
От полковника Немчинова Василий Кропотов вышел вместе с Иваном Падушей, с которым был много лет дружен, и которого уважал за грамотность и ум.
— Иван, давно ли указ публикован?
— Третьего дня.
— Как думаешь, Иван, ужель последнее время приходит?
— Яснее некуда — так! Во всех книгах о том писано… Вот безымянный наследник и есть антихрист. А нам присягать ему велят… Как не последнее время!
— Как же спасаться-то? — задумчиво спросил Василий.
— Перво-наперво к присяге не идти. А уж коли теснить станут, надобно о душе думать — жечься будем! О том говорили мы с Исецким да Иваном Гаврилычем…
— Пошто жечься-то?
— Чтобы душу в огне очистить и спасти.
— Эх, только ведь жить начали, Иван, как же так! — с горечью сказал Василий, с силой сжав ножны сабли. — Ужель господь допустит, дабы на земле антихрист утвердился? За что человеку наказание такое? Да есть ли антихрист-то, кто знает, каков он? — шепотом закончил Василий и перекрестился.
— Наказание человеку за грехи его, за то, что никонианской щепотью печатать себя дозволяет… Сам я не читывал, но отец Сергий сказывал, об антихристе еще у протопопа Аввакума писано. Что придет-де антихрист и коли встанет на земле ногами, то голова его в облаках будет, поведет он очами — и вострясется земля, и испепелится все, и придет конец света…
Зашли к Падуше и просидели за разговорами допоздна. Жена Ивана все время тихо сидела за занавесью и нянчила годовалого сына.
Незаметно разговор отошел от указа, вспомнили кулачный бой на Масленице между низовскими с посада и казаками с нагорной части города. Низовских вел Васька Поротые Ноздри, который бил своих противников наотмашь ладонью по щекам так, что кожа лопалась. Два Василия и начали бой. Васька Поротые Ноздри маханул своей клешней, целя в щеку, но Кропотов присел, ухватил его за пояс, поднял над головой и сунул в снег вверх ногами, хотя но силам, может, и равны были. Много всего еще вспомнили. Неужели этому больше не бывать?
Домой Василий Кропотов вернулся мрачным и озабоченным. Дашутка ждала его, приготовив постель.
— Че невеселый такой? — спросила она его встревоженно.
— Да так, — насильно улыбнулся Василий. Раздевшись, лег рядом с ней в нательной сорочке. — Пошто про указ-то не сказала?
— Забыла от радости, что ты вернулся, — прижалась Дашутка
— Ой! — неожиданно вскрикнула Дашутка, схватившись за плечо.
— Ты че? — отстранился Василий.
— Крест твой в тело впился, — хохотнула она и спросила:
— Че такой большой носишь?
— Крест родовой, от деда остался, — сказал Василий, откинул полуторавершковый крест на гайтане за плечо и прижал к груди самое родное существо, отгораживая его от чуждого мира пологом нежности.
Глава 12
Отец Сергий полулежал на узеньком топчане в своей келье, закутав ноги в теплое заячье одеяло, с книгой в руках. Но его недвижный задумчивый взгляд был устремлен поверх раскрытых страниц. Эзоповых притчей. Душевное беспокойство последних дней, незаметное стороннему взгляду, после отъезда Байгачева облеклось тяжестью во всех членах и усталостью.
За столом маленький лысый старец Софоний переписывал «Толкование об антихристе», составленное отцом Сергием сразу после отъезда Петра Байгачева. «Ныне глад но всей земле, запустение церкви, умножение ересем и неслышание слова Божия, понеже, что святые старые книги извели, сожгли, и того ради стало запустение и мерзость. Весь народ отягощен мздами, приведен к антихристу и перепечатан его печатью…» — выводило торопливо гусиное перо. Старец Софоний собирался уезжать к себе в Конскую пустынь, дабы приготовить чад своих духовных к новым испытаниям.
— Батюшко, отпорное письмо я тоже перепишу? — обратился к Сергию старец. Сергий, не поворачивая головы, слегка кивнул, снова погрузившись в свои думы. В земной жизни в семьдесят два года человек мало чего ждет от будущего, он живет прошлым.
Вначале был звук. Звук этот был в небе. Лился веселым перезвоном колоколов, опускался по солнечным нитям на землю, расцвеченную ярко-желтой пестротой одуванчиков и мать-и-мачехи. Но не мачеха, а матушка молодая держит его на руках на берегу речки Сухоны, что-то говорит, показывая на маковки куполов и кресты церквей, которыми, казалось, только и заставлен их родной город Устюг Великий. Серебряная сережка матушки задевает его щеку, и он весело хохочет…
Потом было слово. Оно исходило от отца, грамотнейшего из стрельцов устюжанских. Старший брат Матвей, тогда Матюшка, сидит рядом с ним, шестилетком, за Часословом, тычет пальцем: «Сия буква юс малый, а сия ферт…»
Далее была жизнь. Матвей по стопам отца определился в стрельцы, а для него слово отцовское стало словом Божиим. Поначалу был дьяконом в архиерейском доме, потом стал святым отцом. Но не спокойной оказалась жизнь ни стрелецкая, ни в лоне церкви.
После собора 1667 года стали гнать за веру истинную, по измышлению Никонову правили старопечатные книги, сверяя их по неправым латинской печати книгам, антихристову печать — троеперстие ввели, службу на пяти заместо семи просвир вести стали, печатая их не осьмиконечным крестом, а латинским крыжем о четырех концах, и еще много непотребств, от коих душа Сергия была в смятении. Душа не принимала новшества. А тут еще дошли до Устюга проповеди Аввакумовы, и утвердился Сергий в вере истинной. Где тайно, где явно стал он править службы по-старому, несмотря на тесноту, порой и битье.