Люди государевы
Шрифт:
Не найдя денщика, сам пошел в дом писаря своего Федора Зубова.
— Федор, давно просил у меня отпуску помолиться Абалацкой чудотворной, хочешь ли съездить?
— Как не хотеть…
— Завтра езжай! Отвезешь поначалу сию отписку в надворный суд, подашь князю Козловскому. Уезжай только тайно от казаков, поймают — не помилуют и тебя. Отписка об их измене, понял!
— Понимаем, понимаем. — поклонился Зубов.
— Ну так я тут вот о том и дописал: «А сию отписку послал тайно градских жителей сего майя в 29 день с тарским служилым человеком Федором Зубовым и велел ему явитца и отписку подать и деньги объявить
Глава 16
В среду, 30 мая, казачьего полка полковник Иван Немчинов в окружении двух десятков верных людей, — среди которых были люди как начальные видные: дворяне Чередовы, сотники Борис Седельников и Яков Петрашевский, пятидесятники Иван Жаденов, Иван Белобородов, так и рядовые казаки Федор Терехов, Иван Падуша, — подал в Тарской канцелярии коменданту Глебовскому отпорное письмо за подписью двухсот двадцати семи человек.
Комендант, мрачнея, просмотрел несколько листов, передал всю бумагу подьячему Андреянову и кратко сказал отпорщикам:
— Ступайте!
— Иван Софонович, хотим знать, что учинено будет по сему письму? — спросил полковник Немчинов.
— В Тобольск направлю, в губернскую канцелярию князю Черкасскому, а уж коли Алексей Михалыч похочет, то государю ваше письмо пошлет…
— Так же вели своим людям, чтобы подписавшихся под письмом не хватали и за караул не сажали, иначе смятение выйдет.
Глебовский сердито зыркнул на Немчинова и, тронув рыжий ус, сказал:
— До указу из Тобольска тесноты вам чинить не буду. Подите прочь! Когда отпорщики вышли, пропустив вперед полковника Немчинова, Глебовский сказал подьячему Андреянову:
— Сними с отпорного письма две копии, одну для сержанта Островского, другую для канцелярии. Имена всех подписавшихся доподлинно укажи. Противное письмо до моего указу в Тобольск не отправляй…
Комендант вышел из канцелярии. Андреянов положил письмо перед Грабинским и сказал:
— Все слыхал? Давай списывай копию!
— Сделаю, сделаю, — скрывая радость, закивал головой Петр Грабинский, — что наперед переписывать: с присяжных книг список аль письмо?
— Список с присяжных книг Неворотов составит, — ответил Андреянов и сел за свои бумаги. Торопливо скрипя пером, Грабинский едва досидел до вечера в ожиданье, когда все разойдутся. Наконец, все подьячие и писцы пошли по домам, и только подьячий Иван Неворотов сидел за присяжными книгами, принесенными от соборной церкви, и списывал присягнувших за прошедшие два дня, то и дело поглядывая на Грабинского. Кляня его, Грабинский пошел домой.
К полудню следующего дня Грабинский снял одну копию, вернувшись с обеда, принялся за другую и тут, дойдя до третьего листа, вдруг заметил шершавую полоску поперек листа там, где раньше значилась чья-то фамилия. Он заглянул в копию и увидел, что и там фамилия стерта. Кто-то в обед постарался. Вспомнил, что последним оставался Неворотов. «Так, так, — подумал Грабинский, — сей случай нам на руку». Он вызвал Неворотова на улицу.
— Кого, Иван Васильевич, в отпорном письме выскреб, а?
Неворотов смешался так, что лысина побагровела, и пробормотал:
— Че мелешь, Петро? Не клепай на старика!
— Че мне клепать, я на обед уходил, ты один оставался, кроме тебя
— Помилуй старика, Петро! Вот возьми десять алтын, возьми, возьми… Каюсь, брата своего Григория выскреб… Пришел он ко мне и слезно просил убрать его имя с-под письма, пьяным-де обычаем подписался, глядя на других… Смилуйся, Петро!
— Григория, говоришь?.. — задумался Грабинский. — Ладно, Иван Васильевич, о нашем разговоре никто знать не будет. Только оставь седня после службы на столе присяжные книги незапечатанными…
— Оставлю, оставлю, — закивал головой обрадованно Неворотов. — Христа ради, не сказывай никому.
— Значит, сговорились, — сказал Петр Грабинский, и они вернулись в канцелярию.
Едва дождавшись, когда вечером подьячие и писцы ушли, он раскрыл присяжную книгу, выбрал просвет между записями о приложении рук побелее других и вписал: «Неверстаный сын боярский Петр Грабинский Его Императорского величества печатного уставу читал и у присяги был и подписался своею рукою».
Затем взял листы с подписями под отпорным письмом и копии и склонился над ними с острым ножичком для заточки гусиных перьев.
Глава 17
Фискал Тарского фискального ведомства Семен Шильников вернулся из Омской крепости в последний майский день. В крепости Шильников был для определения в ней человека на должность фискала. С делом этим он справился, и теперь в Омской крепости есть недремное государево око. Но радость от возвращения домой омрачилась известием об отпоре тарских жителей. Хотя и не было его во время этой смуты, но теперь никуда не денешься, придется ввязываться в это дело, на то ты и фискал, чтоб обо всех злоумышлениях и противностях государю извещать. Опять заботы.
На другой день он пришел на службу. На съезжем дворе фискального ведомства навстречу ему кинулся подчиненный фискал Никифор Серебров с угодливой улыбкой.
— С благополучным возвращением, Семен Матвеич!
— Здравствуй, Никифор, как дела?
— Заждался скорейшего возвращения вашего, Семен Матвеич, дела у нас в городе худые.
— Об отпоре ведаю… Писал ли провинциал-фискалу Замощикову в Тобольск о сем деле?
— Трофиму Григорьевичу не писал, понеже не успел… А что, Семен Матвеич, определил ли в Омску крепость фискала ай нет?
— Определил… Кто пущие заводчики в противности от присяги были?
— Заводчики больше начальные казачьи люди, полковник Немчинов, сотники, пятидесятники… Да пустынники возмущали тож…
— Комендант о сем деле писал ли в Тобольск?
— О том я, Семен Матвеич, не ведаю. Третьего дня, когда отпорщики письмо ему подавали, сказывал он, что писать будет, а писал ли, не ведаю…
— Ладно, сам к нему схожу.
— Семен Матвеич, прими от меня ведение на Алексея Шерапова в великом государевом слове! — протянул Серебров лист бумаги. Шильников нахмурился. Промедлений государево слово и дело не терпит, будь ты хоть сам губернатор — за промедление ответ держать будешь! В фискал-ведении Никифора Сереброва Шильников прочитал о том, что «прошедшего мая 29 дня тарский атаман Яким Шерапов говорил ему, Никифору, при многих людях в Тарской канцелярии, племянник-де ево неверстаный сын боярский Алексей Яковлев сын Шерапов говорил ему, Якиму: пошто-де ты крест целовал и называл Алексей императорское величество непрямым царем антихристом».