Люди государевы
Шрифт:
Тридцати лет отец Сергий ушел в монастырь и стал черным попом в Москве, где к тому времени был и его брат в стрелецком полку. Сейчас пятнадцать с лишком лет монастырских кажутся пятнадцатью минутами жизни. Он провел их в смирении и молениях, и трудах, в трудах и постах. Но когда пришло известие о страшной кончине брата, повешенного за бунт 1682 года с другими стрельцами у кремлевской стены, он бежал из монастыря и ушел поначалу в Керженские леса, а после сюда, за Камень, подальше от вошедшего в силу Петра и его антихристовых деяний. Живал в Верхотурье, Пелыме, Тюмени и во многих пустынях. Был схвачен митрополитом Филофеем в селе Абалацком,
Иван Смирнов был беспоповец, новокрещен. Считал: чтобы душу спасти от испоганенной Никоном церкви, надобно перекрещиваться, храмы не признавал… Поначалу жилось отцу Сергию у Смирнова неплохо, но потом задумал Иван обратить Сергия в свой толк, стал уговаривать перекрещиваться.
Вышла из-за этого меж ними великая ссора, ушел отец Сергий с несколькими пустынниками и поставил свой скит у Ояшенских вершин на Ишиме, с моленной, как и подобает. Смирнов же грозил ему в письмах, что придет со своими людьми и самолично обмакнет его в прорубь. Оттого и озлобилась душа Сергия. И когда пришел из Тобольска полковник Андрей Парфеньев, дабы положить их в двойной подушный оклад, просил у него отец Сергий «обережи» от беспоповцев: «И отовсюду нам вельми скорби и беды нынче чинятся: от вашей милости страх, от новокрещенов беда — хотят перекрещивати, а пустопопы, простые мужи, хочет бити, а священство велят отложити, нельзя что нам не горети. Токмо от вашей милости обережи не будет, в конец нас зде воры те погубят».
От государевых деяний не скрыться стало и в сибирском урмане. Уничижение перед полковником имело умысел отвести его от своего скита, но полковник Парфеньев потребовал годовой уплаты налога по десять рублей с каждого пустынника. Таковых денег не было в пустынной казне. Отец Сергий снова писал полковнику, просил отсрочки, но и то письмо не помогло. Тогда была встреча с Иваном Смирновым, где они составили общий ответ Парфеньеву, забыв на время споры перед общим врагом. «Того ради мы не пишемся в нынешние времена, боимся ереси: зри в книге Кирилла Иерусалимского лист 342 на обороте сверху строк: та же книга глава 3, лист 16 на обороте сверху строк; та же книга лист 333, та же книга лист 334, та же книга лист 347: книга Библия, Апокалипсис, глава 13: да дал им начертание на десней руце их. или на челах их, да никто не возможет ни купити, ни продати, токмо кто их имать начертание или имя зверя; иже имать ум, да почтет число зверино, число бо человеческо есть и число его 666. Того ради мы дани не даем в нонешние времена, что у вас годы променены. А у нас люди бесномощии: старой да малой, слепой да хромой. А мы живем Бога ради; хмелю не берем и не промышляем; и мы с полу страды сидим в запоре и не смеем выехать.
Аше вы нас погоните, и мы вам живы в руки не дадимся: береста и смолье и пороху с пуд приготовано. А вы творите, что вам поведено».
Это была не угроза, они готовы были гореть. Полковник Парфеньев отступился от них…
— Отец Сергий, отец Сергий, — донесся, будто издалека, голос старца Софония. — К новокрещену-то завернуть ай нет?
— Зайди, батюшка, зайди. Чаю, про указ он не ведает. И письмишко тарских людей покажи. Пусть знает, что не токмо пустынники супротив антихриста стали…
Он благословил старца, и тот, перекрестившись с поклоном, вышел. Отец
Глава 13
Замшелый срубчик промышленной избушки, стоявший на краю небольшой еланки, был незаметен для чужого глазу. Набросанная когда-то на берестяной покров бревенчатой крыши-потолка земля буйно, по-весеннему зеленела свежей травой, над которой шуршали молоденькие кустики осинника.
Аника Переплетчиков привязал коня, взятого на время у Верещагина, перед еланкой, крадучись, направился к избушке, но увидев, что дверь приперта бревешком, перестал таиться. Отвалил бревешко, открыл дверь из тесаных плах, вошел в избушку и сразу понял, что Степки здесь не было. Для уверенности разгреб затвердевшую золу и окончательно утвердился, что с зимы в избушке никто не бывал.
Прождав три дня возвращения сына, Аника на четвертый не выдержал и, чувствуя в руках зуд, поехал его искать, уверенный, что найдет здесь.
Отдохнув немного, Аника потрусил обратно и через полдня был дома, кляня Степку за потерянный день. Варька вопросительно посмотрела на него.
— Не нашел стервеца! Подай на стол, — сказал угрюмо Аника.
Варька принесла соленых грибов, подала гречневой каши, квасу. Аника отодвинул его.
— Достань водки!
Варька принесла из голбца жбанчик. Аника налил себе и ей. Выпил, сказал сердито:
— Пей!
— Аникей Иваныч, где Степушка-то? — тихо спросила жена.
— Тебе, чаю, лучше знать! — отрезал Аника и приказал Варьке:
— Пей!
Сидевшая в нерешительности Варька выпила, морщась, закусила грибом. Апика налил еще.
— Не стану больше, охмелею… — отказалась Варька, но Аника, тяжело и пристально глядя ей в глаза, сказал:
— Пей, хозяйка, пей, говорю! А щенка все равно найду, отведает за непочтение к родителю. А ты девка ладная, за меня держись, не пропадешь!
Варька, никогда до сего дня не пробовавшая водки, зарделась. Хмель ударил в голову, и уже кажется, что и у нее жизнь будет добрая, как у людей. И снова пила и пила на равных с Аникой.
Ночью в сенях, где спала, сквозь хмельной угар почувствовала, как кто-то лег рядом с ней на большой деревянный сундук. Хотела закричать, но услышала шепот Аники:
— Варварушка, заживем мы с тобой, заживем… Скоро она подохнет, хозяйкой будешь…
Непослушные руки не в силах были справиться с руками Аники, которых, казалось, у него втрое больше, и она погрузилась в оцепененье.
Рано утром к Переплетчикову пришел свояк Гаврила Ивкин, служивший у Глебовского денщиком, и возбужденно заговорил:
— Едва достучался… Вчера тебя искал. Полковник Немчинов опять к Ивану Софоновичу приходил и опять отсрочку просил.
— Ну? — качнул не очистившейся от хмеля головой Аника.
— Чего ну! Опять дал до воскресения… Полковник-то Байгачева ждет с каким-то письмом от старца Сергия.
— Что за письмо?
— Не ведаю.
— Ладно, Гаврила, гляди, что у коменданта далее будет, да мне давай знать. У нас с Ларивоном Степанычем в накладе не будешь. Чаю, измена готовится нешуточная, так что гляди в оба!