Люди государевы
Шрифт:
Те, потупив глаза, пожали плечами.
— Ладно, обождем… — задумчиво сказал отец.
Солдаты нагрянули через час. Увидев, как они скрутили руки отцу и братьям во дворе, Василий схватил свою икону и с криком выскочил во двор:
— Стойте, православные, не чините зла! Богородицей и Христом заклинаю!..
Христос нам повелел любить ближнего своего!..
Сержант Данила Львов махнул в нетерпении палашом, давая знак, чтобы взяли и Василия. Два солдата кинулись к нему. Василий вдруг поднял
— Чудо, яви чудо!.. Усмири их сердца жестокие!.. Усмири!
Солдаты в нерешительности остановились, испугавшись преображения Василия: глаза его сделались полубезумными, на черный клин бороды поползла с уголков губ пена.
— Не троньте его! — закричал, вырываясь, Иван Казачихин. — Блаженный он… Не в себе от рождения!.
— Оставьте! — приказал сержант. — Ведите этих!
Василий опустился без сил на колени, сел на пятки, невидящими глазами проводил арестованных братьев и отца, уронил голову на грудь.
Федька шел закоулками за Степкой, будто заведенный, чувствуя только руку друга. Останавливался, когда останавливался, прятался, когда появлялись солдаты, за угол дома или вовсе ложился вслед за упавшим на землю Степкой… Наконец они пришли к бане, под которой был Степкин ход.
— Побудь тут, не высовывайся… Погляжу, че за стеной, — сказал Степка другу.
— По всему земляному городу, видать, солдаты стоят, сейчас не пройти… Побудь тут, попробую харч добыть, а к ночи пробираться станем.
Степка вернулся в город, пробрался к своему дому, спрятался за угол сарая, и когда Варька вышла с ведром, тихо окликнул ее:
— Эй ты, отец дома?
Варька побледнела, схватилось рукой за грудь и покачала головой.
— Хлеб есть?..
— Утром пекла… На столе веко стоит, в ем…
— Гляди! — погрозил ей пальцем Степка.
— Луку нарви да репы…
— Маленька еще.
— Кака есть! — повысил голос Степка и вошел в избу.
— Степка, — кинулся к нему навстречу братишка, — когда научишь из лука стрелять?..
— Научу, брат, научу… Вот в лес схожу по делу и научу, — сказал Степка, запихивая каравай хлеба в котомку. Вытащил из остывшей печи горшок с кашей, положил туда же…
— Скажешь ей, чтобы наварила…
В огороде Степка забрал у Варьки зелень: лук и пучок репы с головками чуть больше пули — и вернулся к Федьке.
— Ну, брат, теперь не пропадем! Ешь хлеб, кашу…
— Не хочу, — отвернулся Федька, продолжая лежать, как лежал.
— Ладно, после поедим. Бог весть, где еще поживиться удастся…
Темнота наступила раньше обычного: небо затянуло сплошными тучами.
Караульщики зажгли факелы, но свет от них до башни не доставал, и Степка с Федькой проползли благополучно к овражку, заросшему
— Теперь на дорогу к Ложникову погосту, а там через два дня у отца Сергия будем.
Отмахиваясь от комаров, шли по дороге не таясь.
— Ох и темень, — сказал Степка, — в десяти шагах не видать… Отойдем подальше от города, ночевать станем, а при месяце так идти б можно. Во, кажись, выглянул!..
На миг в узком просвете мелькнул серпик луны, но этого мига было достаточно, чтобы Степка увидел впереди трех всадников и метнулся в сторону, продираясь через кусты. При этом он схватил Федьку за рукав и увлек за собой. Конный патруль служилых татар тоже заметил их, и они услышали топот копыт и крики:
— Тукта!.. Стой!..
Но друзья, миновав кусты, бежали меж белеющих стволов берез. Раздалось почти одновременно два выстрела, и Степка вдруг упал, увлекая за собой Федьку.
— Степ, ты че, Степ!.. — тряхнул Федька обмякшее вдруг тело друга. В свете опять мелькнувшего месяца увидел блеснувшие чесночными дольками полуприкрытые глаза и все понял. Закусил ладонь и, сдерживая рыдания, уткнулся в грудь Степке. «Господи, за что, за что мне такое!..»
С дороги доносился говор:
— Малайлар?..
— Карарга иде?..
— Качтылар.
Глава 33
Полковника Немчинова внесли в Тарскую канцелярию и положили на лавку возле стены. Писарь Паклин приготовил чернила и бумагу и с любопытством тянул шею из-за плеча капитана Ступина. Поручик Маремьянов тряхнул Немчинова за плечо. Лицо полковника безбровое, будто голое, исказила гримаса боли.
— Поручик! — остановил его полковник Батасов.
— Прикажите дать ему водки, не подохнет, — сказал Маремьянов.
Сержант Островский влил полковнику Немчинову несколько глотков водки, и тот, приоткрыв обезресниченное слезящееся веко, прошептал, едва шевельнув губами:
— Добей, полковник… не мучай…
— Не стану мучить, коли говорить будешь. Указ его императорского величества о наследстве пришел в Тару какого месяца и числа? Комендант Глебовский тот указ в народе объявлял ли и к присяге призывал ли? Пошто ты к присяге не пошел?
— Месяца и числа не упомню, для того что грамоте не знаю… — прошептал, тяжело дыша, Немчинов. — И оной указ Глебовский мне и другим объявлял и к присяге призывал… А зачем не пошел к присяге, о том в ответном письме написано…
— Ответное письмо к коменданту приносил ли? — наклонился Батасов над Немчиновым.
— Кто то письмо писал и первым советовал к присяге не идти?
— Что к присяге не идти советовал… — полковник Немчинов перевел дыхание, — писал Василий Исецкий… А советовали все, кто в письме написаны…