Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
– Ты - богатей!
– тихо попрекнула мать.
– Не ровня им, вроде!..
– Тише ты, - шепнула остерегающе мать. Снова упрекнула: - Нос
задираешь!.. Гляди, как бы не опустили!..
– Кто ето опустит?
– Некому? Вот впаяют твердое!
– Не впаяют, - уверенно сказал отец.
– Середняк, вроде!
– Сегодня середняк, а завтра захотят - прилепят твердое.
– Не прилепят! Не за что!
– Есть за что! Язык распускаешь очень! Смелый очень!
–
– Я и говорю!.. Да не греми! Детей разбудишь!
Отцов голос стал еще громче:
– И буду резать, что думаю! Молчать нестерпимо!
– Тише, говорю!
– снова шепнула, прося, старая. Сказала с упреком: - О
детях надо помнить!
– Ты только помнишь.
– И ты помни. Не одни!..
Отец плюнул и, слыхать было, грузно повернулся. Тоже долго не спал, но
уже не разговаривал с матерью. Думал что-то про себя.
Хадоська думала мало, неохотно, чувствовала себя странно одинокой,
покинутой. День этот будто отнял у нее надежду: еще вчера она надеялась,
что Хоня все же одумается, вернется к ней; чувствовала, что обладает хоть
какой-то силой и властью над ним, а сегодня увидела, что ни власти, ни
силы никакой нет; нет того радостного, теплого, чем жила уже давно, с чем
связывала самые дорогие надежды. Хоня не послушался. Сделал все по-своему.
Говорила ж ему: про колхоз чтоб и не думал; в колхоз, говорила ж, она не
пойдет ни за что; если не выпишется, чтоб и не думал о ней; так вот -
отвез все свое, отдал; совсем ступил за черту, которую она не перейдет
никогда. За межу, которая их разделила; навек разделила.
"Ну и пусть! Пусть живет себе! Не обязательно ето, проживу и одна! Доля
уже такая: жить одной! Есть чего бедовать!"
Бедовать, казалось, было нечего, а тоскливо было на удивление. И
чувствовала себя Хадоська одинокой, покинутой. И все недоумевала: что
будет дальше?
У старого Глушака под тусклой, с прикрученным фитилем лампою сидели
Евхим и молчаливый, понурый Прокоп. Прокоп мощными локтями упирался в
стол, огромными черными ладонями держал тяжелую, заросшую до глаз голову.
Евхим, чуть горбясь на лавке, по-домашнему весь в посконном, в лаптях,
прищуривая глаз, дымил самокруткой.
– Дядько, не думайте много, - говорил, усмехаясь, Евхим.
– Вам, ей-бо,
нечего голову ломать!.. Вам, дядько, самый момент - в колхоз!..
Прокоп шевельнул бровью, косо и люто глянул на него.
Он в последние дни был завсегдатаем в Глушаковой хате, коротал здесь
раздумчивые вечера, слушал рассуждения и советы старика. Старик был рад
ему, когда
вечера только Евхим, который иногда вваливался в отцову хату.
Евхим вечно поддразнивал Лесуна:
– Ей-бо, дядько, самый момент - в колхоз!..
Глушак на другой лавке обстругивал, забивал зубья в грабли, глянул на
сына недовольно.
– Не тревожь человека!
– велел Евхиму сухо, твердо.
– Время такое, тато, - ласково, будто послушно возразил Евхим, - думать
надо. Хочешь не хочешь, а надо тревожиться. Думать надо. Трясина под
ногами сейчас прорвется. Чтоб не было поздно!..
– Он опять прищурился на
Лесуна: - Ей-бо, один выход, дядько, колхоз!
Прокоп увесисто закатил матюг.
– Ето не надо, дядько! Ето делу не поможет, - и нам чтоб вреда не
наделало! Да и ни к чему все: вам, как трудовому человеку, колхоз -
единственная дорога! Идти надо, подпрыгивая от радости, молить, чтоб
скорей забрали все!
Идти, да и других еще вести с собою!.. Пример другим показывать,
которые несознательные. Которые добра своего для советской власти жалеют.
Ето ж есть такие гады, которые коней, коров, овечек для советской власти
жалеют!. v - Евхим!
– снова приказал Глушак.
– Ей-бо, тато, есть еще такие гады!.. Надо ж, дядько, кормить
начальников, которые в городах. Детей их, женок, полюбовниц их, да и не
чем попало, не рассолом каким-нибудь. А мясом, мукою, булками,
коклетами!.. Сознательным надо быть, дядько! Бежать скорей, подпрыгивая,
да и других еще тянуть! А вы, - эх вы, дядько, зачем только голова у вас
на плечах, - раздумываете еще!.. Скорей в колхоз бежите!
Ей-бо! Не бойтесь, что Миканор не справится! Он - шустрый. Скоро найдет
сбыт всему! Вам голову ломать не придется!.. Не бойтесь!.. Бежите!..
– Что ж ето, правда, будет?
– отозвалась с полатей старуха, которая то
дремала, то пробуждалась.
– Будет, что хочет советская власть. Что хочет - то и будет!
– Евхим
докурил, плюнул на окурок, растоптал лаптем на полу.
– Советская власть -
власть твердая. Что намерится, то и сделает!..
– Преодолел серьезность,
снова заговорил с усмешечкой: - Я, если б не твердое задание, с радостью б
в колхоз!.. А то ж не примут - елемент классовый! Не посмотрят, что и
женка с трудящего елемента.
Встал, собрался идти. Задумался над чем-то. Неожиданно серьезно сказал:
– Таки и правда, пошел бы. Все равно жить - не живешь. А там - кто