Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
надприпятской деревеньки. Рознились и некоторыми обычаями, рознились
наречием: вдруг заметил, что в близких, можно сказать, соседних селах
по-разному произносили одни и те же слова, будто разговаривали на разных
языках! Удивительно было слышать, как мужчины или парни одного села
потешаются над языком тех, что жили у того же болота, с другой стороны
его! Потешались, хоть у самих речь была странная, хоть те, с другой
стороны, также подсмеивались над ними!
чуда, предполагал, что это была, должно быть, память далекой давности,
когда деревеньки на своих островах среди трясины жили еще более
разрозненно.
Кое-где среди полешуков встречались поляки и евреи. Поляки, заметил
Апейка, селились вместе возле местечек, на окраинах; евреи же, кроме тех,
что осели в местечке, жили по одному, по двое чуть не в каждом большом
селе, вблизи от дороги. Поляки копались в земле. Евреи тоже нередко пахали
и молотили, но чаще кормились ремеслами - кузнечным да портняжным. Многие
занимались торговлей. Любили землю эту и цыгане: не в диковинку было
Апейке видеть то телеги-будки на гатях, то шумливые таборы на выгонах. Не
раз самого какая-нибудь навязчивая чернявая молодица хватала на дороге за
руку,набивалась рассказать,что ждет его...
И поляки, и евреи, и цыгане были тут своими людьми.
Поляки часто роднились со здешними; евреи мирно покуривали на
завалинках вместе с полешуками; почти в каждом селе находилась хата,
которая давала цыганам тепло и приют на всю долгую зиму. Они все: и
поляки, и цыгане, и евреи - легко уживались с давними обитателями этой
нещедрой земли.
Район был, как вычитал Апейка в одной краеведческой книжке, "довольно
однородный". Апейка читал книжку уже тогда, когда обстоятельно
присмотрелся к району, и в словах про "однородность" почувствовал будто
иронию. Ему показалось - ничего не было более далекого от истины, чем эта
"однородность"! Уже то, где жили, в каком месте, во многом различало
людей. Его земляки, что умели смолить лодки и закидывать в припятские
затоны сети, не во всем были похожи на тех своих братьев, избы которых
лепились вдоль шляхов, которые с весны до зимы только и копались на своих
переделенных, перемеренных полосках. Люди на шляху тоже бывалые, привычные
к близким и далеким гостям. Не редкость здесь грамотный человек, почти в
каждом большом селе - школа, учителя. Все же люди здесь не так
громкоголосы, не так непринужденны. Этим лодка да сеть - как чудо, эти не
верят в нежданную удачу, когда за один день можно разбогатеть. Может,
потому и торгуют так тихо, осторожно, степенно и дальше юровичского базара
выбираются
Приречные же - подвижны, и в Наровле их встретить можно, и в Мозыре.и
за Мозырем. Легко приобретают и легко тратят.
Земля у реки большей частью песчаная, неблагодарная.
Тех же, что около шляха, она подводит редко, ей больше верят,
старательнее обрабатывают. Здесь земля извечных пахарей, вековых
плугарей...
У тех, что за чащами, за болотами, во многом и свое особенное житье, и
свои характеры. За болотами земля обычно плохая, люди держатся за лес,
ищут спасения в нем.
С ягодами, орехами, грибами запасают на зиму желуди: целыми горами
ссыпают в сусеки. Желуди любят свиньи, желуди толкут на муку: хлеб там
редко без желудевой примеси.
Бывает и только из желудевой муки. Он в горле - как глина, в животе -
что кирпич. За болотами школ меньше и учителей меньше, из-за болот люди
редко выбираются в свет. Там не удивительно встретить женщину или парня,
которые никогда не видели ни паровоза, ни парохода. Там больше всего
темных, больных лихорадкой, чахоточных, там самые недоверчивые, диковатые
взгляды...
"Довольно однородный..." Тот, кто писал книжку, интересовался
этнографией, он рассказывал об этнографическом составе населения района.
Его не интересовало - он "имел право" обойти - главноег что определяло
положение людей в обществе, - состояние их хозяйства; главное, что
бросалось прежде всего в глаза бывшему крестьянскому парню и теперешнему
председателю райисполкома. Не только по обязанности, а прежде всего из
душевных побуждений выяснял Апейка, какое у человека хозяйство: сколько
земли - пахоты, сенокоса, леса (был еще, случалось, "свой" лес); сколько
едоков в семье, сколько трудоспособных; сколько лошадей или быков - какое
тягло; сколько коров, овец, свиней. Не безразличный, не формальный,
человеческий интерес толкал его дознаться не только о том, сколько земли и
сенокоса, но и каких; и кто те едоки в семье, что не работают; и какой
конь, корова - какая польза от них. Разные ведь земли и кони бывают - знал
он не из учебников, а потому, что поисходил эти всякие земли, поизъездил,
понаработался на всяких конях. И еще не забыл ни разу спросить: не служит
ли кто из сыновей в Красной Армии, где и кем, - не забыл не только потому,
что знал, как много значит парень в хозяйстве, а и потому, что помнил,
уважал армейскую службу; хотел, чтобы все помнили: армия - это армия,
парень не на гулянке, а на государственной службе, служит народу. Значит,