Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
– Долго простоит, - отозвался Даметик, - дуб - дерево живучее.
– Живучее, - поддержал его Грибок.
До вечера вкопали три столба, утрамбовали землю В сумерках положили
даже два нижних бревна. Мужчины немного посидели на них, покурили, только
теперь заметили, как наработались за день. Ныли спины, болели руки,
непослушные пальцы с трудом скручивали цигарки.
– Замучил ты, браток, всех, - попрекнул Миканора Зайчик.
– Если так
будет, то
– Ето с непривычки, привыкнем - ничего будет, - пошутил, заступился за
Миканора Хведор.
– Еще день, а там - будет легче, - сказал Миканор, - Возьмемся старое
разбирать!..
– Он затянулся.
– Возьмем старое, чтоб помогало новому...
На другой день снова ездили в лес, привезли дубов. Хведор, Даметик,
Грибок в лесу не были, с утра тюкали на выгоне, готовили столбы. После
обеда на выгоне сошлись все:
до сумерек ставили столбы, тесали, укладывали бревна. Когда курили,
сидя на бревнах, Миканор сказал Алеше и Хоне, чтоб пришли завтра к его
гумну с топорами - делать "легкую работу"...
Новости в Куренях быстро разносятся из хаты в хату.
Утром все село говорило, что Миканор будет раскидывать свое гумно.
Около заборов, у колодцев, на дворах передавали друг другу, рядили, судили
каждый на свой манер. Не одного удивляло, поражало: не одумался, не боится
уничтожать свое, своей рукой. Не один неодобрительно качал головою: совсем
сдурел, стараясь ради своей выдумки.
Неспроста волновались и многие колхозники. То, что Миканор собирался
разрушать не чье-либо, а свое гумно, не успокаивало: все понимали, что
очень скоро им тоже надо будет пойти на подобную жертву. Миканор и начал с
себя, понимали, потому, чтоб показать пример, как надо жертвовать своим
добром.
Едва Миканор спустил ноги с полатей, сладко спросонья потянулся, сразу
почувствовал на себе внимательно-тревожный взгляд матери. Поправляя что-то
в печи, она тотчас устремила взгляд в его сторону. Только мгновение, еще
спросонья, видел Миканор ее взгляд, однако и этого было достаточно, чтобы
понять, что ее беспокоит. С той минуты, обувался ли Миканор, мылся ли,
почти все время замечал ее настороженное внимание, ждал, что она
заговорит. Она молчала, может, оттого, что не знала, как начать: Миканор
умышленно не показывал, что1 замечает ее взгляд, что готов слушать.
Когда подала завтракать, села напротив, сложила руки на груди,
смотрела, как он ест, и, как прежде, молчала. Он ждал: сейчас заговорит.
– Дак ето, сегодня?
– выдохнула мать наконец.
– Сегодня.
– Миканор умышленно
салом. Давал понять: нечего уже говорить об этом.
– Не... передумал?
– Думали уже...
– Думали...
– Мать минуту колебалась: столько спорила за эти годы,
знала, как он слушается, все же не выдержала, попрекнула: - Ето, конечно,
рушить!.. Толку из него, старого, если раскидать... Если оно струхлявело
все...
– Она в последнее время, возражая, почти всегда говорила так, будто
заботилась больше о Миканоре, о его же пользе.
– Если уж ставить, то - все
новое. Чтоб стояло долго.
– Подержится еще и ето, мамо...
– Нас с тобой переживет, не бойся, - поддержал Миканора отец, идя к
столу.
Мать встала, уступила ему место, принесла еще оладьев.
Попрекнула:
– Ты б, старый, помолчал. Если уж разумного сказать не можешь!
–
Возразила Миканору: - Подержится! Это кажется только. Сгнило все из
середины. Только с виду дерево как дерево, а внутри гнилое все!
–
Осторожно, ласково села рядом.
– Или колхозу уже и гумен не надо?..
– Говорили ж уже, - сказал отец, - охота дурить хлопцу голову попусту!
– Я разумное ему советую, - сдержалась мать.
– Не обязательно
разваливать все, что сложено...
– Дай поесть хлопцу, - строго распорядился отец.
Она промолчала, тая обиду на отца. Подошла к печи, - по-мужски рослая,
заглянула в нее, взяла кочергу, подгребла уголья. Крупноватое, почти
безбровое лицо ее неровно, зыбко освещало пламя.
– Не рушь, Миканорко, - попросила, когда Миканор вытер губы ладонью,
поднявшись из-за стола.
– Лесу много.
Он распрямил плечи: хорошо поел, чувствовал в плечах, в ногах, во всем
теле нерастраченную радостную силу.
– Его, мамо, и надо немало, - сказал покладисто, довольно.
– Новому
дереву, мамо, тоже найдем дело, не бойтесь. Все пустим в дело. И новое и
старое.
– Вдруг заговорил деловито, серьезно, как бы разъяснял: - Мамо,
нам надо быстро сделать. И времени и рук лишних нет, не разгонишься. А тут
– дерево совсем готовое. Сразу складывать можно. Ясно?
На завалинке уже гомонили колхозники, Миканор надел пиджак, твердой
поступью вышел на улицу. Посоветовавшись, отправив всех на работу, он
вернулся в хату, хотел взять топор, который положил под лавку у дверей.
Топора не было. Он догадался: взял отец. Снова заметил, что мать следит,
как бы ждет чего-то; не оглянулся, вышел из хаты.