Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
заметил по-приятельски: жалеть нечего, добро такое! Свернул с дороги, идя
куда-то, старый Корч:
горбясь, смотрел, как усердствуют вверху. Когда тихо, как на похоронах,
подошла Даметиха, рассудительно успокоил:
всему своя пора. В толпе дымил трубкою, кашлял сосед Денис, молодой
Василь не появился, издалека глянул и отвернулся, подался своей дорогой.
По-разному смотрели и другие, что собирались около гумна: одни
разговаривали меж собой
гумне.
Не одного радовал азарт разрушения, нередко слышался смех. Много было и
таких, что смотрели молча, серьезно, печально. Которых все это тревожило...
До обеда гумно ободрали: светилось голое - сохами, стропилами, ребрами
жердей. После обеда топорами начали обрубать жерди, прикрученные
ссохшейся, твердой, как железо, лозой. Кренились еще стропила. Но до
вечера посбрасывали и стропила. Держались пока стены и долговязые,
суковатые, с рогулями вверху сохи. Назавтра не стало и стен - разобрали по
бревну, на телегах свезли на выгон. Торчали на том месте, где недавно было
гумно, одни сохи среди неуклюжих ворохов черной соломы и трухи.
Даметиха, которая крестилась каждый раз, когда видела несчастный,
тоскливый пустырь, глянув на сохи вечером, поразилась: на красном закатном
небе сохи высились, словно калеки с обрубленными руками. Возносили
обрубленные руки в небо: будто молили небо о защите, о каре на безбожных.
Старуха, чувствуя, как разрывается сердце от боли, страха и обиды, начала
торопливо метать кресты перед собой:
горячим, с отчаянием, шепотом молила помочь, поддержать,
смилостивиться: "Божечко, ты всемогущий!.. Ты - умнейший из всех! Помоги,
посоветуй!.. Дай им разуму! Научи их, неразумных..."
Никто в Куренях не думал тогда, что пройдет два-три года - и от всех
гумен не останется и следа. Что и загуменная дорога и загуменья будут жить
только в неверной людской памяти...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Многие дни Апейка колесил по дорогам.
Дорог больших было три. Одна, самая короткая и самая хорошая, сразу у
райисполкома глинистыми колеями круто взбиралась из яра вверх. Здесь
Апейка шел рядом с таратайкой, иногда помогая коню. На горе было
несколько, в большинстве новых, местечковых изб, высилась старая кирпичная
церковь, о которой когда-то Апейка с гордостью и удивлением вычитал
несколько слов в "России" Семенова-Тян-Шанского.
Церковь стояла небеленая, ободранная, ее давно уже намеревались
закрыть, но издалека, особенно в солнечные дни, казалась удивительно
и веселой. Отсюда, с горы, широко и далеко открывалась земля. Апейка с
увлечением глядел, как шли и шли поля, перерезанные кое-где дорогами,
расцвеченные купами деревьев; за синеватым маревом плавно, мягко плыли
тополя, зелень садов, мшистых стрех, очертания опушек. Дорога была широкая
и ровная - старый шлях с шумливыми березами и телефонными столбами; лошади
здесь шли бодро, колеса легко катились в твердых колеях, - дорога
постепенно все понижалась и понижалась, по"
ка не упиралась в широкое болото по обе стороны речушки Турьи, где,
перейдя мосток, изгибалась кривой подковой гребли.
Отсюда болота уже почти не отпускали шлях: тянулись поблизости, край их
хорошо обозначали крыши гумен и сады, - села здесь лепились к самым
болотам, так что плетни огородов гнили в болотной грязи. Да и сами улицы,
особенно в весеннее половодье или осеннюю слякоть, похоже было, тонули в
болоте: люди здесь испокон дорожили каждым лоскутком хорошей земли. Время
от времени болота нетерпеливо подбирались к самому шляху, а то и
перехватывали его: от Турьи, от Глинищ каждые полтора-два километра шлях
всходил на черные гребни, телефонные столбы шли через топь. Под самый шлях
подбирались болота и на границе района...
Район простирался вдоль Припяти. На карте в райисполкоме, нарисованной
для Апейки в школе, район похож был на рыбину, что вытянулась вдоль реки.
Граница будто умышленно старалась не отходить далеко от берега, виляла
больше вдоль него. Берегом из местечка в противоположные стороны уходили
две другие большие дороги. Обе они шли низом; одна, прогрохотав булыжником
главной районной улицы, сразу за последними домами вползала в густой и
темный сосновый лес, который, сжав с двух сторон, не выпускал ее больше
двух десятков километров, до самой железнодорожной станции, которую также
окружал лес. И час и другой, проезжая здесь, видел Апейка настороженную
чащу, чувствовал, как тяжело вязнут в глубоком песке колеса, как
натуживаются кони. Отсюда, когда сворачивал влево, лесом, песками, через
броды Апейка выбирался к приречным деревням, к Припяти. Вправо же дорога
выводила его в другие леса, в болота, среди которых ряды изб с соломенными
и гонтовыми крышами, огороды, поля были как острова в зеленом море...
Самой знакомой Апейке была та дорога, что бежала из местечка вниз по
Припяти. Здесь было все известно ему: