Люди сороковых годов
Шрифт:
– Я бы вас ни в чем этом не стесняла и просила бы только на время приезжать ко мне; по крайней мере я была бы хоть не совсем униженная и презираемая всеми женщина.
– Вы больше бы, чем всякая другая женщина, стеснили меня, потому что вы, во имя любви, от всякого мужчины потребуете, чтобы он постоянно сидел у вашего платья. В первый момент, как вы мне сказали, я подумал было сделать это для вас и принести вам себя в жертву, но я тут же увидел, что это будет совершенно бесполезно, потому что много через полгода я все-таки убегу от вас совсем.
Слова: принести себя в жертву, убегу
– Зачем же вам это делать?
– начала она насмешливо.
– Если вы так меня понимаете, зачем же вы и бываете у меня? Вы лучше меня оставьте совсем, и теперь, пожалуйста, уходите от меня.
Вихров на это усмехнулся только и вместо ухода сел около Клеопатры Петровны.
– Нет-с, не уйду я от вас, - начал он, - и потому именно, что знаю вас лучше, чем вы знаете самое себя: вам тяжелее будет, чем мне, если мы расстанемся с вами навсегда.
– Не слишком ли самонадеянно это сказано?
– перебила его опять насмешливо Фатеева.
– Нет, не самонадеянно, потому что у меня много еще в жизни впереди занятий и развлечений, а что такое в вашей перспективе жизни осталось, я не знаю!
– Что же я, по-вашему, такая старуха и такая безобразная, что не могу обратить на себя ничьего внимания?
– Вовсе не потому; напротив, вы молоды и красивы, но я вас настолько уважаю, что убежден в том, что вы ничьего внимания, кроме моего, не хотите и не желаете видеть!
– Да, это было так, когда я думала, что вы любите меня, а теперь не то...
– Я и теперь вас люблю.
– Какая любовь пылкая, в самом деле!
– Пылкая настолько, насколько вообще я способен любить женщину.
Клеопатра Петровна прислушалась к этим его последним словам.
– Я не верю вам, чтобы вы никакой другой женщины, кроме меня, теперь не любили, - проговорила она.
– Уверяю вас, что не люблю!
– Поклянитесь мне в том!
– Клянусь!
– И вам, значит, лишиться меня все-таки тяжело будет?
– Очень!
Лицо Клеопатры Петровны заметно просветлело.
– И, чтобы доказать ваши слова, не извольте сегодня уезжать на бал; я вас не пущу.
Вихров послушался ее и не поехал в собрание. Клеопатра Петровна на другой день рано утром ехала из города в свою усадьбу; по ее молодому лбу проходили морщины: кажется, она придумывала какой-то новый и довольно смелый шаг!
XII
ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ ТОЛКОВАТЕЛИ О ЛИТЕРАТУРЕ
Нечаянный и быстрый отъезд Вихрова из собрания остался далеко не незамеченным, и больше всех он поразил и почти испугал добродушного Кергеля, который нарочно сбегал в переднюю, чтобы узнать, кто именно приходил за Вихровым, и когда ему сказали, что - m-lle Прыхина, он впал в крайнее недоумение. "Неужели же у него с этой госпожой что-нибудь было?" - подумал он, хотя господин Кергель, как увидим мы это впоследствии, вовсе не должен был бы удивляться тому!.. Не ограничиваясь расспросами в передней, он обегал вниз и узнал от кучеров, куда именно поехал Вихров; те сказали ему, что на постоялый двор, он съездил на другой день и на постоялый двор, где ему подтвердили, что воздвиженский
– Твое пуще дело; лучше бы молчал.
– Да я, кроме тебя, никому и не говорил, - солгал Кергель.
– Не говорил уж, я думаю, - возразил Живин, зная хорошо болтливость приятеля.
Слухи эти дошли, разумеется, и до Юленьки Захаревской; она при этом сделала только грустно-насмешливую улыбку. Но кто больше всех в этом случае ее рассердил - так это Катишь Прыхина: какую та во всей этой истории играла роль, на языке порядочной женщины и ответа не было. Юлия хотя была и совершенно чистая девушка, но, благодаря дружбе именно с этой m-lle Прыхиной и почти навязчивым ее толкованиям, понимала уже все.
Вихров между тем окончательно дописал свои сочинения; Добров переписал ему их, и они отправлены уже были в одну из редакций. Герой мой остался таким образом совершенно без занятий и в полнейшем уединении, так как Добров отпросился у него и ушел в село к священнику, помочь тому в работе.
В одно утро, наконец, комнатный мальчик доложил ему, что приехали гости - Живин и Кергель.
Вихров от души обрадовался приезду их.
– Очень рад вас, господа, видеть, - сказал он, выходя к ним навстречу.
Оба приятеля явились к нему одетые: один - в черной фрачной паре, а другой - в коричневом фраке.
Они делали Вихрову еще первый визит.
– Вы так тогда нечаянно из собрания исчезли, - говорил лукаво Кергель, как бы ничего не знавший и не ведавший.
– Да, мне нужно было уехать, - отвечал уклончиво Вихров.
– Однако, господа, - прибавил он, увидев, что пошевни гостей отъехали только недалеко от крыльца, но не раскладывались, - я надеюсь, что вы у меня сегодня отобедаете, а не на минутный визит ко мне приехали?
– Я, пожалуй; у меня дома дожидаться некому; одна собака, да и та, я думаю, убежала куда-нибудь, - отвечал Живин.
– А у меня хоть и есть кому, но дожидаться не будут!
– произнес ветреный Кергель и по просьбе Вихрова пошел распорядиться, чтобы лошадей его отложили. Возвратясь обратно, он вошел с каким-то более солидным и даже отчасти важным видом.
– Позвольте вам презентовать, как истинному приятелю и почтенному земляку, - говорил он, подходя к Вихрову и подавая ему небольшую розовую книжку, - это моя муза, плоды моего вдохновения.
Во все это время Живин держал глаза опущенными вниз, как будто бы ему было стыдно слов приятеля.
Вихров поблагодарил автора крепким пожатием руки и сначала посмотрел на розовую обертку книжки: на ней изображены были амуры, розы, лира и свирель, и озаглавлена она была: "Думы и грезы Михаила Кергеля". Затем Вихров стал перелистывать самую книжку.
– Русская песня!
– прочел он уже вслух:
Ее дивная краса,
Как родные небеса,
Душу радуют во мне.
Потом он перевернул еще несколько страниц и прочел: