Люди сороковых годов
Шрифт:
Прокурор, между тем, усевшись с братом и сестрой за обед, не преминул объяснить:
– А я сейчас вашего постояльца встретил; он хлопочет и совсем желает уехать в Петербург.
– Скатертью ему и дорога туда!
– подхватил инженер, которому до смерти уже надоел и сам Вихров и всякий разговор об нем.
Прокурор в это время мельком взглянул на сестру.
– Но, может быть, некоторые дамы будут скучать об нем, - проговорил он с полуулыбкой.
– Может быть, найдутся такие чувствительные сердца, благо они на свете не переводятся, - сказал инженер.
Юлия, слушая братьев, только бледнела.
–
– Нет, я подозреваю, что у него там есть какая-нибудь Кирбитьевна, к которой он стремится, - подхватил прокурор.
Юлия в это время делала салат, и глаза ее наполнились слезами.
– Уж салат-то наш, по крайней мере, не увлажняйте вашими слезами, сказал ей насмешливо инженер.
Юлия поспешно отодвинула от себя салатник.
– Вам обоим, кажется, приятно мучить меня?!
– проговорила она.
– Не мучить, а образумить тебя хотим, - сказал ей прокурор, - потому что он прямо мне сказал, что ни за что не возвратится из Петербурга.
– Что ж из этого?
– возразила ему Юлия, уставляя на него еще полные слез глаза.
– Он останется в Петербурге, и я уеду туда.
– Но кто ж тебя пустит?
– спросил ее с улыбкой прокурор.
– Отец пустит; я скажу ему, что я хочу этого, - и он переедет со мной в Петербург.
– Вот это хорошо!
– подхватил инженер.
– А потом Вихрова куда-нибудь в Астрахань пихнут - и в Астрахань за ним ехать, его в Сибирь в рудники сошлют - и в рудники за ним ехать.
– Чтобы типун тебе на язык за это, - в рудники сошлют!
– воскликнула Юлия и не в состоянии даже была остаться за столом, а встала и ушла в свою комнату.
– Вот втюрилась, дура этакая!
– сказал инженер невеселым голосом.
– Да!
– подтвердил протяжно и прокурор.
XX
ОБЪЯСНЕНИЕ
Вскоре после того Вихров получил от прокурора коротенькую записку.
"Спешу, любезный Павел Михайлович, уведомить вас, что г-н Клыков находящееся у него в опекунском управлении имение купил в крепость себе и испросил у губернатора переследование, на котором мужики, вероятно, заранее застращенные, дали совершенно противоположные показания тому, что вам показывали. Не найдете ли нужным принять с своей стороны против этого какие-нибудь меры?"
Прочитав эту записку, Вихров на первых порах только рассмеялся и написал Захаревскому такой ответ:
"Черт бы их драл, - что бы они ни выдумывали, я знаю только, что по совести я прав, и больше об этом и думать не хочу".
Герой мой, в самом деле, ни о чем больше и не думал, как о Мари, и обыкновенно по целым часам просиживал перед присланным ею портретом: глаза и улыбка у Мари сделались чрезвычайно похожими на Еспера Иваныча, и это Вихрова приводило в неописанный восторг. Впрочем, вечером, поразмыслив несколько о сообщенном ему прокурором известии, он, по преимуществу, встревожился в том отношении, чтобы эти кляузы не повредили ему как-нибудь отпуск получить, а потому, когда он услыхал вверху шум и говор голосов, то, подумав, что это, вероятно, приехал к брату прокурор, он решился сходить туда и порасспросить того поподробнее о проделке Клыкова; но, войдя к Виссариону в гостиную, он был
– Очень рад!
– проговорил Виссарион, как бы несколько сконфуженный его появлением.
Губернатор и m-me Пиколова не отвечали даже на поклон Вихрова, но прокурор ему дружески и с небольшой улыбкой пожал руку, а Юлия, заблиставшая вся радостью при его появлении, показывала ему глазами на место около себя. Он и сел около нее.
Вечер этот у Виссариона составился совершенно экспромтом; надобно сказать, что с самого театра m-me Пиколова обнаруживала большую дружбу и внимание к Юлии. У женщин бывают иногда этакие безотчетные стремления. M-me Пиколова сама говорила, что девушка эта ужасно ей нравится, но почему - она и сама не знает.
Виссарион, как человек практический, не преминул сейчас же тем воспользоваться и начал для m-me Николовой делать маленькие вечера, на которых, разумеется, всегда бывал и начальник губернии, - и на весь город распространился слух, что губернатор очень благоволит к инженеру Захаревскому, а это имело последствием то, что у Виссариона от построек очутилось в кармане тысяч пять лишних; кроме того, внимание начальника губернии приятно щекотало и самолюбие его. Прокурор не ездил обыкновенно к брату на эти вечера, но в настоящий вечер приехал, потому что Виссарион, желая как можно более доставить удовольствия и развлечения гостям, выдумал пригласить к себе приехавшего в город фокусника, а Иларион, как и многие умные люди, очень любил фокусы и смотрел на них с величайшим вниманием и любопытством. Фокусник (с наружностью, свойственною всем в мире фокусникам, и с засученными немного рукавами фрака) обращался, по преимуществу, к m-me Пиколовой. Как ловкий плут, он, вероятно, уже проведал, какого рода эта птица, и, видимо, хотел выразить ей свое уважение.
– Мадам, будьте так добры, возьмите эту карту, - говорил он ей на каком-то скверном французском языке.
– Monsieur le general, и вы, обратился он к губернатору.
– А где же мне держать ее?
– спрашивал тот, тоже на сквернейшем французском языке.
– А я вот держу свою у себя под платком!
– подхватила Пиколова, тоже на сквернейшем французском диалекте.
Прокурор не утерпел и заглянул: хорошо ли они держат карты.
– Раз, два!
– сказал фокусник и повел по воздуху своей палочкой: карта начальника губернии очутилась у m-me Пиколовой, а карта m-me Пиколовой - у начальника губернии.
Удивлению как того, так и той пределов не было. Виссарион же стоял и посмеивался. Он сам знал этот фокус - и вообще большую часть фокусов, которые делал фокусник, он знал и даже некогда нарочно учился этому.
Затем фокусник стал показывать фокус с кольцами. Он как-то так поводил ими, что одно кольцо входило в другое - и образовалась цепь; встряхивал этой цепью - кольца снова распадались.
– Покажите, покажите мне это кольцо!
– говорил начальник губернии почти озлобленным от удивления голосом.
– Никакого разрыва нет на кольце, говорил он, передавая кольцо прокурору, который, прищурившись и поднося к свечке, стал смотреть на кольцо.