Люди сороковых годов
Шрифт:
Вихров затем, все еще продолжавший дрожать, взглянул на правую сторону около себя и увидел лежащий пистолет; он взял его и сейчас же разрядил, потом он взглянул в противоположную сторону и там увидел невиннейшее зрелище: Мелков спокойнейшим и смиреннейшим образом сидел на лавке и играл с маленьким котенком. Вихрова взбесило это.
– Что же вы тут сидите и ничего не делаете?
– сказал он ему презрительным тоном.
Мелков сейчас же вскочил на ноги и робко вытянулся перед ним.
– Достаньте, по крайней мере, есть: я есть смертельно хочу! проговорил Вихров, в самом деле ничего не евший
– Дай поесть чего-нибудь!
– отнесся Мелков несмело к хозяйке.
– Чего дать-то? У нас ничего нет.
– Как ничего нет? Яйца есть, молоко есть!
– Нету у нас ничего того, - отвечала девка.
– Ну хоть хлебца дай!
– упрашивал ее Мелков.
– И хлеба нет!.. Остался после обеда, да свиньям бросили!
– Ведь мы у тебя не даром, а за деньги просим, - толковал ей Мелков.
– Что мне ваши деньги! Разве я не видывала денег?
– отвечала девка.
У Вихрова вся кровь подступала к голове от гнева; он вдруг встал на ноги.
– Дай зажженную лучину, - сказал он хозяйке.
Та подала ему.
– Я сам себе найду пищу; идите за мной!
– прибавил он Мелкову и вслед за тем пошел в голбец.
Осветивши всю местность там, он увидел оригинальное зрелище: на земляном полу были разбиты и выпущены сотни три яиц и стоял огромной лужей квас; даже рубленая капуста была вся раскидана.
– Здесь уж все поубрали!
– проговорил он, возвращаясь из голбца, и с той же зажженной лучиной перешел в другую избу, и там прямо прошел в голбец, где нашел почти то же самое - с тою только разницею, что яйца были перебиты в квасу и там распущены.
Остальные избы освидетельствовать Вихров послал уже Мелкова. Тот невдолге возвратился и был как-то сконфужен; с волос и с картуза у него что-то такое текло.
– Там тоже так! Везде все яицы перебиты.
– Но в чем вы все перемочены?
– спросил его Вихров.
– Облили чем-то, дьяволы: я иду по сеням в тени, вдруг облили помоями сто ли-то... "Девушка, говорит, не видала и вылила на голову", - ишь какая!
– бормотал непременный член.
Вихров и об этом написал постановление.
XVIII
ПОМЕЩИК КНОПОВ
Герой мой до такой степени рассердился на поярковских раскольников за их коварство и изуверство, что не в состоянии даже был остаться ночевать в этом селенье.
– Поедемте куда-нибудь в другую деревню!
– сказал он непременному члену.
– Поедемте-с!
– отвечал тот покорно; но, когда они сели в тарантас, он проговорил несмело:
– К дяденьке бы моему Петру Петровичу Кнопову заехать.
– К Кнопову?..
– повторил Вихров.
– Это к остряку здешнему!
– Да-с, - отвечал Мелков.
Вихров давно уже слыхал о Кнопове и даже видел его несколько раз в клубе: это был громаднейший мужчина, великий зубоскал, рассказчик, и принадлежал к тем русским богатырям, которые гнут кочерги, разгибают подковы, могут съесть за раз три обеда: постный, скоромный и рыбный, что и делают они обыкновенно на первой неделе в клубах, могут выпить вина сколько угодно. Приезжая из деревни в губернский город, Петр Петрович прямо отправлялся в клуб, где сейчас же около него собиралась приятельская компания; он начинал пить, есть, острить и снова пить. Не ограничиваясь
Вихрову даже приятно было заехать к этому умному, веселому и, как слышно было, весьма честному человеку, но кучер что-то по поводу этого немножко уперся. Получив от барина приказание ехать в усадьбу к Кнопову, он нехотя влез на козлы и тихо поехал по деревне.
– Темненька ночь-то ехать, - проговорил он.
– Да хоть голову сломить, а ехать надо!
– сказал ему Вихров.
– Зачем голову ломать, бог даст, доедем и так, - отвечал кучер.
Он был довольно еще молодой малый и, по кучерской тогдашней моде, с усами, но без бороды.
Нежнолюбивая мать Мелкова держала для сына крепкий экипаж и хороших лошадей и еще более того беспокоилась, чтобы кучер был у него не пьяница, умел бы ездить и не выпрокинул бы как-нибудь барчика, - и кучер, в самом деле, был отличный.
– Хорошо, что я фонарь с собой захватил, а то тут будет Федюкинская гора, - говорил он, едучи шагом.
Впереди почти уж ничего было не видать.
– Что же, она опасна, что ли?
– спросил Вихров.
– Днем-то ничего, а теперь тоже ночь, - отвечал кучер, - одна-то сторона у нее, - косогор, а с другой-то - овраг; маленько не потрафишь, пожалуй, и слетишь в него.
– Так как же мы проедем?
– Я фонарь засвечу и пойду около оврага, а вы шажком и поезжайте.
– У нас лошади-то в какую хочешь темь едут, словно человек, понимают, вмешался в разговор Мелков.
– Что человек-то?.. Другой человек глупей лошади, - пояснил и кучер и вряд ли в этом случае не разумел своего барина.
Проехали таким образом верст семь.
– Ну, вот и гора!
– сказал, наконец, кучер и затем слез с козел, шаркнул спичку, засветил ею в фонаре свечку и пошел вперед.
– Вы поправьте лошадьми-то, - сказал он Вихрову.
– Наш-то барин не очень на это складен, - прибавил он уже вполголоса.
Поехали. Вихров, взглянув вперед, невольно обмер: гора была крутейшая и длиннейшая; с одной стороны, как стена какая, шел косой склон ее, а с другой, как пропасть бездонная, зиял овраг. Кучер шел около самого краюшка оврага; лошади, несмотря на крутейший спуск, несмотря на то, что колеса затормозить у тарантаса было нечем, шажком следовали за ним. Коренная вся сидела в хомуте и, как бы охраняя какое сокровище, упиралась всеми четырьмя ногами, чтобы удержать напор экипажа; пристяжные шли с совершенно ослабленными постромками. Кто выучил и кто заставлял этих умных животных так делать - неизвестно, потому что Вихров держался только за вожжи, но шевелить ни одной из них не смел. Юный член суда дремал в это время. Когда, наконец, спустились с горы, Вихров вздохнул посвободнее. Кучер тоже был доволен.