Люди сороковых годов
Шрифт:
– Это не то что он образ нарисовал, - объяснял ей Вихров, - он в мыслях своих только имел Христа, когда кланялся сатане.
– Так, так!..
– подхватила радостно Груша.
– Я сама тоже думала, что это он только в мнении своем имел; вот тоже, как и мы, грешные, делаем одно дело, а думаем совсем другое.
– Какое же это ты дело делаешь, а думаешь другое?
– спросил ее Вихров.
– Да вот, барин, хотя бы то, - отвечала Груша, немного покраснев, - вот как вы, пока в деревне жили, заставите бывало меня что-нибудь делать - я и делаю, а думаю
– Про что ж ты думаешь?
– А про то, барин (и лицо Груни при этом зарделось, как маков цвет), что я люблю вас очень!
– Вот какая ты!
– проговорил Вихров.
– Да, барин, очень вас люблю!
– повторила еще раз Груша и потом, истощив, как видно, весь разговор о божественном, перешла и на другой предмет.
– А что, барин, государь Николай Павлович [105] помер уж?
– Помер.
– Теперь, значит, у нас государь Александр Николаевич.
– Александр Николаевич.
– Он, говорят, добрый?
– Очень.
Груша, кажется, хотела еще что-то спросить, но в это время послышался звонок, затем говор и шум шагов.
– Это, должно быть, Кнопов приехал, - проговорил Вихров.
– Он и есть, надо быть, - медведь этакой!
– сказала Груша и поспешила захватить работу и встать с своего места.
В комнату, в самом деле, входил Кнопов, который, как только показался в дверях, так сейчас же и запел своим приятным густым басом:
"Волною морскою скрывшего древле гонителя, мучителя..."
– Что это такое?.. От вечерни, что ли, вы?
– спросил его Вихров, поднимаясь со своей постели.
– Из дому-с!
– отвечал Петр Петрович и сейчас же заметил, что Груша как бы немного пряталась в темном углу.
– Это, сударыня, куда вы ушли? Пожалуйте сюда и извольте садиться на ваше место!
– проговорил он и подвел ее к тому месту, на котором она сидела до его прихода.
Груша очень конфузилась.
– Да вы сами-то извольте садиться, - проговорила она.
– Я-то сяду; ты-то садись и не скрывай от нас твоего прелестного лица!
– проговорил Петр Петрович.
– Садись, Груша, ничего!..
– повторил ей и Вихров.
Груша села, но все-таки продолжала конфузиться.
Петр Петрович затем и сам, точно стопудовая гиря, опустился на стул.
– С вестями я-с, с большими!.. Нашего гонителя, мучителя скрыли, почеркнули... хе-хе-хе!..
– И Петр Петрович захохотал громчайшим смехом на всю комнату.
– Какого же? Неужели губернатора нашего?
– спросил Вихров и вспыхнул даже в лице от удовольствия.
– Его самого-с!
– подтвердил Петр Петрович.
– Но каким же это образом случилось - и за что?
– Это все Митька, наш совестный судья, натворил: долез сначала до министров, тем нажаловался; потом этот молодой генерал, Абреев, что ли, к которому вы давали ему письмо, свез его к какой-то важной барыне на раут. "Вот, говорит, вы тому, другому, третьему расскажите о вашем деле..." Он всем и объяснил - и пошел трезвон по
Ко всему этому рассказу Груша внимательнейшим образом прислушивалась.
– Ну, слава тебе, господи!
– сказала она и даже перекрестилась при этом: из разных отрывочных слов барина она очень хорошо понимала своим любящим сердцем, какой злодей был губернатор для Вихрова.
– Но знает ли он об своей участи?
– спросил тот Петра Петровича.
– Знает - как же! Я нарочно сегодня заезжал к Пиколовым - сидят оба, плачут, муж и жена, - ей-богу!.. "Что это, - я говорю невиннейшим, знаете, голосом, - Ивана-то Алексеевича вытурили, говорят, из службы?" - "Да, говорит, он не хочет больше служить и переезжает в Москву".
– "Как же, говорю, вы без него скучать будете - и вы бы переезжали с ним в Москву". "У нас, говорит, состояния нет на то!" - "Что ж, говорю, вашему супругу там бы место найти; вот, говорю, отличнейшая там должность открылась: две с половиной тысячи жалованья, мундир 5-го класса, стеречь Минина и Пожарского, чтоб не украли!" - "Ах, говорит, от кого же это зависит?" - "Кажется, говорю, от обер-полицеймейстера". Поверили, дурачье этакое!
– Как-то мое дело теперь повернется - интересно!..
– произнес Вихров, видимо, больше занятый своими мыслями, чем рассказом Кнопова.
– Я уж подал жалобу в сенат.
– Повернется непременно в вашу пользу. На место Мохова, говорят, сюда будет назначен этот Абреев - приятель ваш.
– Неужели?
– воскликнул Вихров с явным удовольствием.
– Он, говорят, непременно.
– Груша, слышишь: барин твой прежний будет сюда назначен губернатором.
– Слышу, да-с!
– отвечала та тоже радостно; она, впрочем, больше всего уж рада была тому, что прежнего-то злодея сменили.
– Абреев - человек отличнейший, честный, свободномыслящий, - говорил Вихров.
– Так мне и Митрий Митрич пишет: "Человек, говорит, очень хороший и воспитанный".
– Но скажите, пожалуйста, что же Захаревские делают в Петербурге?.. Ни один из них мне ни строчки, ни звука не пишет, - продолжал Вихров, видимо, повеселевший и разговорившийся.
– Да старший-то, слышно, в Петербурге и останется; давно уж ему тоже хотелось туда: все здесь ниже своего ума находил; а младший, говорят, дело какое-то торговое берет, - продуфь ведь малый!..
В это время послышался в передней снова звонок.
– Видно, еще кто-то приехал!
– проговорила Груша и проворно вышла, чтобы посмотреть, кто.
Вскоре она возвратилась, но лицо ее было далеко не так весело, как было оно за несколько минут.
– Это письмо к вам-с, - сказала она заметно сухим тоном.
– От Марьи Николаевны, надо быть, - прибавила она, и как будто бы что-то вроде грустной улыбки промелькнуло у нее на губах. Груша, несмотря на то, что умела только читать печатное, почерк Марьи Николаевны знала уже хорошо.