Люди сороковых годов
Шрифт:
– Очень вредно-с, но это было дело их архитектора смотреть. Я сдал ему печи из настоящего материала - и чтобы они были из какого-нибудь негодного сложены, в сдаточном акте этого не значится, но после они могли их переложить и сложить бог знает из какого кирпича - времени полгода прошло!
– Но все-таки вы поправьте им, чтобы успокоить их, - больше советовал начальник губернии, чем приказывал.
– Ни за что, ваше высокопревосходительство!
– воскликнул Захаревский. Если бы я виноват был тут, - это дело другое; но я чист, как солнце. Это значит - прямо дать
– Да, но я это не для них, а для себя прошу вас сделать, потому что они пойдут писать в Петербург, а я терпеть не могу, чтобы туда доходили дрязги разные.
– Если для вас, ваше превосходительство, так я готов переделать хоть с подошвы им весь дом, но говорю откровенно: для меня это очень обидно, очень обидно, - говорил Захаревский.
– Но что ж делать - мало ли по службе бывает неприятностей!
– произнес начальник губернии тоном философа.
– Это конечно что!
– подтвердил также несколько философским тоном и Захаревский.
Во всем этом разговоре Вихрова по преимуществу удивила смелость Виссариона, с которою тот говорил о постройке почтового дома. Груня еще прежде того рассказывала ему: "Хозяин-то наш, вон, почтовый дом строил, да двадцать тысяч себе и взял, а дом-то теперь весь провалился". Даже сам Виссарион, ехавши раз с Вихровым мимо этого дома, показал ему на него и произнес: "Вот я около этого камелька порядком руки погрел!" - а теперь он заверял губернатора, что чист, как солнце.
Лакеи в продолжение всего вечера беспрестанно разносили фрукты и конфеты. Наконец подана была груша - по два рубля штука. Виссарион, несмотря на то, что разговаривал с начальником губернии, не преминул подбежать к m-me Пиколовой и упросил ее взять с собой домой пяток таких груш. Он знал, что она до страсти их любила и ела их обыкновенно, лежа еще в постели поутру. За такого рода угощенье m-me Пиколова была в восторге от вечеров Захаревского и ужасно их хвалила, равно как и самого хозяина.
Прокурор, наконец, нагляделся фокусов и вышел в залу. Вихров поспешил сейчас туда же выйти за ним.
– Что это, какое это еще они на меня дело выдумали?
– спросил он.
– Не выдумали, а повернули так ловко, - отвечал прокурор, - мужики дали им совсем другие показания, чем давали вам.
– Но от кого же вы это слышали?
– Губернатор сам мне говорил. "Вот, говорит, как следствия у меня чиновники производят: Вихров, производя следствие у Клыкова, все налгал".
– Ах, он негодяй этакий!
– воскликнул Вихров, вспыхнув в лице.
– Я не то что в службе, но и в частной жизни никогда не лгал, - я спрошу его сегодня же!
– Спросите, - сказал ему прокурор.
Вихров за ужином, для большей смелости, нарочно выпил стакана два вина лишних и, когда оно ему немножко ударило в голову, обратился довольно громко к губернатору:
– Ваше превосходительство, дело об опекунстве Клыкова, говорят, переследовали?
Губернатор довольно сердито взмахнул на него глазами, а m-me Пиколова и уши при этом навострила.
– Да-с, переследовали, - произнес губернатор после некоторого молчания.
– И что же
– Не знаю-с! Я не читал еще самого дела, - отвечал губернатор, взглянув на мгновение на прокурора.
Вихров видел, что далее разговаривать об этом нет никакой возможности, тем более, что губернатор обратился к дамам, с которыми завязался у него довольно живой разговор.
– Мы вас решительно не пустим, решительно не пустим, - говорила Пиколова Юлии.
– Вы едете куда-нибудь?
– вмешался губернатор.
– Да, я на той неделе уезжаю к отцу, - отвечала Юлия довольно громко, как бы затем, чтобы слышал Вихров.
– Вы уезжаете?
– спросил ее тот.
– Непременно, - отвечала и ему Юлия.
– А мы вас не пустим, не пустим, - сказал губернатор.
– Никакие силы человеческие меня здесь больше не удержат!
– отвечала Юлия с ударением.
– Я так давно не видала отца, - прибавила она.
Губернатор, уезжая, по обыкновению, с Пиколовой, не взглянул даже на Вихрова; впрочем, тот и сам ему не поклонился. Через неделю Юлия, в самом деле, уехала к отцу.
XXI
СБОРИЩЕ НЕДОВОЛЬНЫХ
Ответ от Мари, наконец, был получен. Он написан был таким же беспокойным почерком, как и прежнее письмо:
"Милый друг мой! Понять не могу, что такое; губернатор прислал на тебя какой-то донос, копию с которого прислал мне Плавин и которую я посылаю к тебе. Об отпуске, значит, тебе и думать нечего. Добрый Абреев нарочно ездил объясняться с министром, но тот ему сказал, что он в распоряжения губернаторов со своими подчиненными не входит. Если мужа ушлют в Южную армию, я не поеду с ним, а поеду в имение и заеду в наш город повидаться с тобой".
Вихров на первых порах и сообразить хорошенько не мог, что это такое с ним делается; с каким-то отупевшим чувством и без особенного даже беспокойства он взял и прочел копию с доноса на него. Там писалось:
"Сосланный в вверенную мне губернию и состоящий при мне чиновником особых поручений, коллежский секретарь Вихров дозволил себе при производстве им следствия по опекунскому управлению штабс-капитана Клыкова внушить крестьянам неповиновение и отбирал от них пристрастные показания; при производстве дознания об единоверцах вошел через жену местного станового пристава в денежные сношения с раскольниками, и, наконец, посланный для поимки бегунов, захватил оных вместе с понятыми в количестве двух человек, но, по небрежности или из каких-либо иных целей, отпустил их и таким образом дал им возможность избежать кары закона.
Почтительнейше представляя все сие на благоусмотрение вашего сиятельства, имею честь испрашивать разрешения о предании чиновника особых поручений Вихрова суду".
Далее рукой Плавина в этой копии было прибавлено:
"Разрешение это и последовало уже".
По прочтении всего этого Вихрову сделалось даже смешно - и он не успел еще перейти ни к какому другому чувству, как в зале послышалась походка со шпорами.
"Уж не опять ли меня ссылают куда-нибудь подальше?" - подумал он.