Люди сороковых годов
Шрифт:
– Помилуй, куда же ты этакий обед заказываешь! Я решительно не могу всего этого съесть, - воскликнул Павел.
– Вона, не могу!
– воскликнул, в свою очередь, Макар Григорьев.
– Знаем ведь тоже: приходилось по делам-то нашим угощать бар-то, а своему господину уж не сделать того... Слава тебе господи, сможем, не разоримся, - заключил Макар Григорьев и как-то самодовольно усмехнулся.
Огурцов, в тех же опорках и только надев мятую-измятую поддевку, побежал и очень скоро, хоть не совсем исправно, принес все, что ему было приказано: хлеб он залил расплескавшейся
– Экой дурак-мужик, эка дура!
– И сам между тем принялся так же неаккуратно и неумело расставлять перед Павлом все кушанья; Огурцов тоже помогал ему. Видимо, что оба они желали услужить - и оба не умели.
– Сам-то ты покушай со мною, - сказал Павел Макару.
– Нет, не стану; я ведь уж обедал!
– отвечал тот, отворачиваясь и покраснев немного: такое ласковое и бесцеремонное приглашение барина его сконфузило!
Павел стал обедать; уха, поросенок и жареный цыпленок оказались превосходными, но всего этого он съесть, разумеется, не мог.
– Позови стряпушку!
– сказал Макар Григорьев Огурцову.
Тот пошел. Павел думал, что придет какая-нибудь женщина, но оказалось, что пришел замаранный мальчишка.
– На, убери - это барчиково кушанье; чтобы все у меня было цело, сказал ему Макар Григорьев.
Стряпушка грязными руками принялся захватывать тарелки и уносить их.
– Вино-то откупоренное принес?
– обратился Макар Григорьев к стоявшему уже опять Огурцову.
– Откупоренное-с, - отвечал тот.
– Разлей!
Огурцов из шкафчика достал два стакана, из которых один, почище, поставил перед Павлом, а другой, совершенно грязный, перед хозяином, и принялся разливать вино, опасаясь, чтобы не пролить из него капельки.
– Здравия желаем!
– проговорил Макар Григорьев, прищуривая глаза и поднося стакан с красным донским ко рту.
– И тебе того же желаю, - отвечал Павел и чокнулся с ним.
– Барин вы наш будущий будете, - властвовать над нами станете, продолжал Макар Григорьев почти насмешливым тоном.
– В маменьку только больше будете, а не в папеньку, - прибавил он совершенно уже серьезно.
– Почему же в маменьку?
– Да так, потому она была барыня настоящая, христианка... из роду тоже настоящего, хорошего, богатого.
Макар Григорьев преимущественно не уважал полковника за то, что тот был из бедных дворян.
– Отец тоже очень хороший и честный человек, - заметил Павел.
– Не знаю, - отвечал Макар Григорьев, как бы нехотя.
– Конечно, что нам судить господ не приходится, только то, что у меня с самых первых пор, как мы под власть его попали, все что-то неладно с ним пошло, да и до сей поры, пожалуй, так идет.
– Я не слыхал этого, - сказал Павел.
– Где вам слышать-то, - возразил Макар Григорьев, - вас и в зачине еще тогда не было. Я сошел толи в деревню... богатым уж я был и в знати... и стал тоже с ним разговаривать. Он начал все солдат хвалить, а мужиков и дворовых - бранить. Я ему и говорю: "Коли,
Макар Григорьев говорил все это грубым и почти сердитым голосом, а между тем у него слезы даже выступили на его маленьких и заплывших глазах. Павлу тогда и в голову не приходило, что он в этом старике найдет себе со временем, в одну из труднейших минут своей жизни, самого верного и преданного друга. В настоящую минуту он почти не слушал его: у него, как гвоздь, сидела в голове мысль, что вот он находится в какой-нибудь версте или двух от Мари и через какие-нибудь полчаса мог бы ее видеть; и он решился ее видеть, будь она там замужем или нет - все равно!
– А что, можно теперь ехать к Есперу Иванычу?.. Отобедал он или нет? как бы посоветовался Павел с Макаром Григорьевым.
– Надо быть, что отобедал: вечерни уж были. Съездите, что тут вам валяться-то на диване! Послать, что ли, вам камердинера-то вашего?
– Пошли!
Макар Григорьев вышел в мастерскую.
– Вставай!
– сказал он, подходи к Ваньке и трогая его слегка ногой.
Ванька не пошевелился даже.
– Вставай!
– повторил Макар Григорьев уже сердито и толкнул Ваньку ногой довольно сильно.
Ванька обнаружил легкое движенье.
– Вставай, черт этакой!
– крикнул наконец Макар Григорьев и двинул Ваньку что есть силы ногой; но Ванька и при этом повернулся только вверх лицом и раскинулся как-то еще нежнее.
– Огурцов, растолкай его!
– крикнул почти в бешенстве Макар Григорьев работавшему тут же Огурцову.
Огурцов на это схватил Ваньку за шиворот и принялся его трясти.
– Вытащи его, лешего, на крыльцо, - авось там скорей очнется!
– кричал Макар Григорьев.
Огурцов поволок Ваньку по полу.
– Пьян, что ли, он, дьявол?
– рассуждал Макар Григорьев.
У дверей Ванька встал наконец на ноги и, что-то пробурчав себе под нос, почти головой отворил дверь и вышел. Через несколько минут после того он вошел, с всклоченной головой и с измятым лицом, к Павлу.
– Что вам надо?
– спросил он его сердито.
– Давай мне одеваться, - сказал Павел.
Ванька принялся вынимать или, лучше сказать, выбрасывать из чемодана разные вещи.