Люди сороковых годов
Шрифт:
– Что же ты все раскладываешь?
– заметил ему Павел.
– Я не знаю, что вам надо, - отвечал Ванька угрюмо. Он очень уж разгневался, зачем его разбудили.
– Мне надо сюртук и чистую рубашку.
Ванька вынул, что ему было сказано, а потом, проводив барина и нисколько не прибрав разбросанных из чемодана вещей, сейчас же отправился на свою осоку, улегся на ней и мгновенно захрапел.
II
ВИЗИТ К ЕСПЕРУ ИВАНОВИЧУ
Только души праздные и спокойные могут наслаждаться новыми местами и новыми городами. Павел, со своими душевными страданиями, проезжая по Газетному переулку, наполненному магазинами,
– Ай, батюшка Павел Михайлович!
– воскликнул тот радостно, когда Павел подъехал к этому крыльцу.
– Дядя здесь живет?
– спросил его Павел.
– Здесь!
– Примет он меня?
– Примет-с, - отвечал Иван Иваныч и повел Павла в нижний этаж дома. В зале и гостиной Павел увидел несколько хорошо знакомых ему предметов: все почти картины новоселковские, оттуда же часы столовые, катальное кресло Еспера Иваныча и, наконец, фортепьяно Мари. Мысль, что она не вышла еще замуж и что все эти слухи были одни только пустяки, вдруг промелькнула в голове Павла, так что он в комнату дяди вошел с сильным замиранием в сердце - вот-вот он ее увидит, - но, увы, увидел одного только Еспера Иваныча, сидящего хоть и с опустившейся рукой, но чрезвычайно гладко выбритого, щеголевато одетого в шелковый халат и кругом обложенного книгами.
Больной очень ему обрадовался.
– А, господин скубент!
– воскликнул он с просиявшим лицом.
Павел, по обыкновению, поцеловал у дяди руку.
– В университет поступил?
– продолжал Еспер Иваныч, сминая не совсем послушно покорявшийся ему язык.
– Поступаю еще!.. В гимназии экзамен выдержал... Вам лучше, я вижу, дядя.
– Да, благодарю бога!
Павел стал осматривать комнату Еспера Иваныча, которую, видимо, убирало чье-то утонченное внимание. По стенам шли мягкие без дерева диваны, пол был покрыт пушистым теплым ковром; чтобы летнее солнце не жгло, на окна были опущены огромные маркизы; кроме того, небольшая непритворенная дверь вела на террасу и затем в сад, в котором виднелось множество цветов и растений.
– Как у вас тут, дядя, хорошо, - совершенный рай!
– произнес Павел, пораженный приятностию этого вида и ароматичностью навевающегося из сада воздуха.
– Хорошо, - согласился Еспер Иваныч.
– А что твой отец, все в деревне живет?
– В деревне; кланяться вам велел, - отвечал Павел.
Он чувствовал, что простая вежливость заставляла его спросить дядю о Мари, но у него как-то язык на это не поворачивался. Мысль, что она не вышла замуж, все еще не оставляла его, и он отыскивал глазами в комнате какие-нибудь следы ее присутствия, хоть какую-нибудь спицу от вязанья, костяной ножик, которым она разрезывала книги и который обыкновенно забывала в комнате дяди, - но ничего этого не было видно.
– Маша замуж вышла, - сказал наконец сам Еспер Иваныч.
– Да, слышал-с, - отвечал Павел. В голосе его, против воли, высказалось неудовольствие, и Еспер Иваныч, как кажется, понял это, потому что больше об этом не продолжал уже разговора.
– Посмотри, какая собака отличная!..
– сказал он, показывая Павлу на стоявшую на шкафе, в самом деле, превосходно сделанную собаку из папье-маше.
– Прекрасная, - отвечал тот, взглянув на игрушку.
– Мордочка совершенно как у живой собаки, а ребра-то как напряглись и
– Отличная работа, - подтвердил и Павел.
Прежнее эстетическое чувство заменилось теперь в Еспере Иваныче любовью к изящным игрушкам; кроме собаки, у него еще была картина с музыкой, где и танцевали, и пилили, и на скрипке играли; и на все это он смотрел иногда по целым часам неотстанно.
В комнату между тем вошел ливрейный лакей.
– Княгиня просит: может она вас видеть или нет?
– спросил он.
– Весьма рад ей, душевно рад, - произнес Еспер Иваныч, склоняя немного голову.
Лакей ушел.
Через несколько минут в комнату вошла, слегка тряся головой, худощавая старушка с лицом, похожим на печеное яблоко.
– Здравствуйте, друг мой!
– сказала она, подходя и целуя Еспера Иваныча в плечо.
– Здравствуйте, - сказал он ей с улыбкой.
– Я зашла, друг мой, взглянуть на вас; а вы, однако, я вижу, опять целый день читали, - продолжала старушка, садясь невдалеке от Еспера Иваныча.
– Опять, - отвечал он с улыбкой.
– Я вот велю у вас все книги обобрать, - заключила старушка и погрозила ему своим маленьким пальцем, а сама в это время мельком взглянула на Павла.
Еспер Иваныч сейчас заметил это и объяснил ей:
– Это племянник мой, сын старого ветерана полковника.
– Вот кто!
– произнесла добродушно княгиня и ласково посмотрела на Павла.
– Я теперь еду, друг мой, на вечер к генерал-губернатору... Государя ждут... Естафет пришел.
– Ну вот и хорошо это, - произнес Еспер Иваныч.
– Как не хорошо, помилуй, друг мой!.. Через неделю будут Бородинские маневры, надобно же ему все заранее осмотреть. Прусский король и австрийский император, говорят, сюда едут на маневры.
– Что же это они священный союз [36] , что ли, хотят вспомнить? заметил Еспер Иваныч.
– Вероятно... Машу Кривцову, помните, я к вам приводила... хорошенькая такая... фрейлиной ее сделали. Она старухе Тучковой как-то внучкой приходится; ну, а у этой ведь три сына под Бородиным были убиты, она и писала государю, просила за внучку; ту и сделали для нее фрейлиной.
– И следовало сделать, - проговорил Еспер Иваныч.
– Еще бы!..
– проговорила княгиня. У ней всегда была маленькая наклонность к придворным известиям, но теперь, когда в ней совершенно почти потухли другие стремления, наклонность эта возросла у ней почти в страсть. Не щадя своего хилого здоровья, она всюду выезжала, принимала к себе всевозможных особ из большого света, чтобы хоть звук единый услышать от них о том, что там происходит.
– А Аннушка к Маше ушла?
– спросила она заметно торопливым тоном и осматривая глазами комнату.
– Да, - отвечал Еспер Иваныч.
– Ну, я хоть карлицу пришлю к вам, посмешит она вас, а теперь прощайте!
– заключила княгиня, вставая.
– Рано бы еще, - заметил ей Еспер Иваныч.
– Ах, друг мой, я с год еду!
– все шагом: не могу, боюсь!
– воскликнула княгиня, а между тем нетерпение явно уже отразилось во всей ее маленькой фигуре.
Тряся слегка головою, она встала и пошла. Возвестивший о ее приходе лакей встретил ее уже одетый в ливрейную шинель и шляпу, а в сенях к нему пристал еще лакей в такой же форме; они бережно посадили княгиню в карету и сами стали на запятки. В карету запряжена была четверня старых вороных лошадей, управляемых здоровенным кучером и огромным форейтором, - и все это, в самом деле, тронулось шагом. Павел, видевший всю сцену из окна, не мог в душе не рассмеяться этому, но вот послышались еще шаги, только гораздо более твердые.