Люди сороковых годов
Шрифт:
– Будет видно-с, будет!
– согласился и Александр Иванович.
– Какой у вас перевод превосходный, - говорил между тем ему Павел.
– Вам нравится?
– спросил с явным удовольствием Александр Иванович.
– Очень!
– отвечал Павел совершенно искренно.
– В таком случае, позвольте вам презентовать сию книжку!
– проговорил Александр Иванович и, подойдя к столу, написал на книжке: Павлу Михайловичу Вихрову, от автора, - и затем подал ее Павлу.
Полковник наконец встал, мигнул сыну, и они стали раскланиваться.
– На этой же бы неделе был у вас,
– еду в губернию к преосвященному владыке.
– Это зачем?
– спросил полковник.
– Испрашивать разрешения быть строителем храма божия, - отвечал Александр Иванович.
– И, может быть, он мне даже, святый отче, не разрешит того?
– обратился он к священнику.
– Отчего же-с, - отвечал тот, опять потупляясь.
– Оттого, что я здесь слыву богоотступником. Уверяю вас!
– отнесся Александр Иванович к Павлу.
– Когда я с Кавказа приехал к одной моей тетке, она вдруг мне говорит: - "Саша, перекрестись, пожалуйста, при мне!" Я перекрестился.
– "Ах, говорит, слава богу, как я рада, а мне говорили, что ты и перекреститься совсем не можешь, потому что продал черту душу!"
– Ну, вы наскажете, вас не переслушаешь!
– произнес полковник и поспешил увести сына, чтобы Александр Иванович не сказал еще чего-нибудь более резкого.
Когда они сели в экипаж, Павел сейчас же принялся просматривать перевод Коптина.
– Папаша, папаша!
– воскликнул он.
– Стихи Александра Иваныча, которые мне так понравились в его чтении, ужасно плохи.
– Ну, вот видишь!
– подхватил как бы даже с удовольствием полковник. Мне, братец, главное, то понравилось, что ты ему во многом не уступал: нет, мол, ваше превосходительство, не врите!
– Что ж ему было уступать, - подхватил не без самодовольства Павел, он очень много пустяков говорил, хотя бы про того же Гоголя!
– Ну да!
– согласился полковник.
– Как у него сегодня все эти любимцы-то его перепились, - вмешался в разговор кучер Петр.
– Мы поехали, а они драку промеж собой сочинили.
– Чего уж тут ждать!
– сказал на это что-то такое Михаил Поликарпович.
X
НЕОЖИДАННЫЕ ГОСТИ
Вакация Павла приближалась к концу. У бедного полковника в это время так разболелись ноги, что он и из комнаты выходить не мог. Старик, привыкший целый день быть на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что сидел у своего любимого окошечка и посматривал на поля. Павел, по большей части, старался быть с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды полковник, прищурив свои старческие глаза и посмотрев вдаль, произнес:
– А, ведь, с Сивцовской горы, должно быть, экипаж какой-то едет.
– Где, папаша?
– спросил Павел и, взглянув по указанию полковника, в самом деле увидел, что по едва заметной вдали дороге движется какая-то черная масса.
– Кто ж это такие?
– спросил он довольным голосом: ему уж сильно поприскучило деревенское уединение, и он очень желал, чтобы кто-нибудь к ним приехал.
– Не знаю!
– отвечал протяжно полковник,
– Это к нам!
– прибавил он, когда экипаж, выехав из леска, прямо повернул на дорогу, ведущую к ним в усадьбу.
– А есть ли запас у нас, и будет ли чем накормить гостей?
– спросил с беспокойством Павел.
– Есть, будет! Это две какие-то дамы, - говорил полковник, когда экипаж стал приближаться к усадьбе.
– Какие же это могут быть дамы?
– спросил Павел с волнением в голосе и, не утерпев долее дожидаться, вышел на крыльцо, чтобы поскорее увидеть, кто такие приехали.
Коляска, запряженная четвернею, вкатилась на двор. В одной из дам Павел узнал m-me Фатееву, а в другой - m-lle Прыхину.
– Боже мой!
– говорил он радостно, и сам отпер у коляски дверцу, когда экипаж остановился перед крыльцом.
– Вот, вы не хотели ко мне приехать, так я к вам приехала, - говорила Фатеева, слегка опираясь на руку Павла, когда выскакивала из коляски, а потом дружески пожала ему руку.
Он почувствовал, что рука ее сильно при этом дрожала. Что касается до наружности, то она значительно похорошела: прежняя, несколько усиленная худоба в ней прошла, и она сделалась совершенно бель-фам [56] , но грустное выражение в лице по-прежнему, впрочем, оставалось.
– Monsieur Вихров не хотел меня пригласить к себе, но я сама к нему тоже приехала!
– повторила за своей приятельницей и m-lle Прыхина с своею обычно развязною манерой.
– Познакомьте меня с вашим отцом, - сказала m-me Фатеева торопливо Павлу. Голос ее при этом был неровен.
– Непременно!
– отвечал он и торопливо повел обеих дам к полковнику.
– Это madame Фатеева!
– сказал он отцу.
– Очень рад, - отвечал полковник, привставая со своего места.
– Я давно, Михаил Поликарпович, желала быть у вас, - начала как бы совершенно искренним голосом m-me Фатеева, - и муж мой тоже, но он теперь уехал в вологодское имение свое и - как воротится, так непременно будет у вас.
– Благодарю покорно!
– говорил полковник, стоя перед нею, немного наклонившись и растопырив руки.
– Да вы сядьте, пожалуйста, - проговорила m-me Фатеева, слегка дотрогиваясь до полковника и усаживая его, - вас, я слышала, очень тревожат раны ваши несносные.
– Не столько, я полагаю, раны, сколько лета мои.
– А с сыном вашим мы давно друзья, - продолжала Фатеева.
– Слышал это, - произнес полковник с улыбкой.
– И мы с вами - соседи весьма недальние: не больше тридцати верст.
– Ну, будут и все сорок, - сказал полковник. По его тону весьма было заметно, что у него некоторый гвоздь сидел в голове против Фатеевой. "Барыня шалунья!" - думал он про себя.
М-lle Прыхина, все время стоявшая перед полковником, точно солдат, навытяжке и дожидавшаяся, когда придет ее очередь рекомендоваться Михаилу Поликарповичу, воспользовавшись первой минутой молчания Фатеевой, сейчас же отнеслась к нему:
– А мне позвольте представиться... я - Прыхина.
– Дочь казначея, вероятно, нашего?
– произнес, и перед нею склоняя голову, полковник.