Люди сороковых годов
Шрифт:
– Точно так. Отец мой тридцать лет казначеем!
– проговорила она с какою-то гордостью, обращаясь к Павлу, и затем, поведя как-то носом по воздуху, прибавила: - Какой вид тут у вас прекрасный - премиленький!
– Да, недурной, - отвечал полковник, несколько пораженный ее бойкостью.
М-me Фатеева между тем села с Павлом несколько в стороне на диване. Он был почти в лихорадке: пожатие прелестной ручки m-me Фатеевой пронзило как бы электрическими иглами все тело его.
– Что же, ваша история с Постеном кончилась?
–
– Давно, - отвечала она ему тоже тихо.
– Как же вы приехали к вашему мужу?
– Я сначала написала к нему... Я года полтора жила уже у матери и оттуда написала ему, что - если он желает, то я к нему приеду. Он отвечал мне, чтобы я приезжала, но только с тем, чтобы вперед ничего подобного не повторялось. В письмах, разумеется, я ничего не говорила против этого, но когда приехала к нему, то сказала, что с моей стороны, конечно, никогда и ничего не повторится, если только с его стороны не повторится.
– Что же, с его стороны и не повторялось?
– спросил Павел.
– С его стороны и не прекращалось никогда, - отвечала m-me Фатеева с грустною усмешкой.
– И пьет он также по-прежнему?
– Еще больше, кажется; но, по крайней мере, я рада тому, что он соберет к себе разных дряней приятелей, играет, пьет с ними на своей половине, и не адресуется уж ко мне ни с разговорами, ни с нежностями.
M-me Фатеева остановилась и вздохнула.
– Но ведь нельзя же так жить вечно?
– заметил ей Павел.
– Да, трудно, - произнесла m-me Фатеева.
– Но вы, однако, я надеюсь, заедете ко мне!
– прибавила она вдруг.
– Непременно!
– отвечал Павел.
– Но только как досадно: вакации мои кончаются, и мне надо будет ехать в Москву - когда же мне это сделать?
– Но вы должны же, однакож, это сделать?
– произнесла m-me Фатеева уже с укором.
– Конечно, сделаю! Вы позволите мне, совсем уже ехавши, заехать к вам?
– Хорошо, но скоро ли это будет: мне все-таки хочется поскорее вас видеть у себя!
– Через два - три дня.
– Хорошо!
– проговорила m-me Фатеева и так взглянула на Павла, что он даже сконфузился немного.
М-lle Прыхина, в это время, вздумавшая или, может быть, принявшая на себя обязанность занимать полковника, несла ему бог знает какую чушь.
– Были у нас в городе вольтижеры, - говорила она ему, - только у них маленький этот мальчик, который прыгает сквозь обручи и сквозь бочку, как-то в середину-то бочки не попал, а в край ее головой ударился, да так как-то пришлось, что прямо теменным швом: череп-то весь и раскололся, мозг-то и вывалился!..
– Господи помилуй!
– произнес полковник.
– Ужасно!
– подтвердила и m-lle Прыхина. У них в городе никаких вольтижеров не было и никто себе не раскраивал головы. Это все она выдумала, чтоб только заинтересовать полковника.
– А то знаете еще что, - продолжала она, расходившись, - у папаши работал
– рубил да топором себе все четыре пальца и отрубил; так и валяются пальцы-то в песке! Я сама видела.
– Что такое?
– произнес полковник, начинавший уже недоумевать.
– А то у священника у нашего соборного, вы слышали, утонули два сына...
– Да, слышал; но ведь это - года три тому назад.
– Может быть, но вообразите себе: их вынули из воды и видят, что они, мертвые-то, целуются друг с другом.
– Как целуются?
– спросил с удивлением полковник:
– Ах, нет! Что я, тьфу!
– обнимаются, - поправилась m-lle Прыхина.
Полковник наконец понял, что все это она ему врала, но так как он терпеть не мог всякой лжи, то очень был рад, когда их позвали обедать и дали ему возможность отделаться от своей собеседницы. За обедом, впрочем, его вздумала также занять и m-me Фатеева, но только сделала это гораздо поумнее, чем m-lle Прыхина.
– Я как-то тут читала, - начала она своим тихим и скромным голосом, одну старинную историю Кавказа и там прочла, что жена какого-то грузинского царя, непокорная нам...
– Да, знаю-с, знаю!
– подхватил лукаво Михаил Поликарпович.
– Что когда наш полковник стал брать ее в плен, то она убила его.
Обе дамы, как мы видим, заговаривали с полковником все о страшном: они, вероятно, его самого считали немножко за тигра кровожадного.
– Вот-с, как это было, - начал Михаил Поликарпович, - не полковник, а майор подошел к ней, и только было наклонился, чтобы руку ей подать и отвести в карету, она выхватила из-под фартука кинжал да и пырнула им его.
– И, говорят, тут был, - продолжала Фатеева, - какой-то еще ординарец Вихров: вы это были или нет?
– Я-с, я самый!
– отвечал полковник с самодовольством.
– Я вот никак не могу себе представить, как это женщина может решиться на убийство?
– вмешалась в разговор m-lle Прыхина.
– Э, азиатки!
– подхватил полковник.
– На другое что у них ума и толку не станет, а на это - пырнуть кого-нибудь кинжалом - каждая из них, бестия, сумеет.
– Но черкешенки, говорят, очень пылко и страстно любят, - проговорила Фатеева и при этом мельком взглянула на Павла.
– Что они любят?
– возразил полковник.
– Нет, я думаю, ни одной из них, чтобы червонцев за сто ее нельзя было купить.
– И ревнивы, наконец, ужасно!
– прибавила m-me Фатеева, отламывая кусочки хлеба и продолжая взглядывать на Павла.
– Да, вот на это они тоже мастерицы: мужу как раз глаза выцарапают, это их дело!
– подхватил полковник. Вообще он был о всех женщинах не слишком высокого понятия, а об восточных - и в особенности.
После обеда, когда дамы вышли в задние комнаты поправить свой туалет и пораспустить несколько свои шнуровки, полковник заметил сыну: