Люди сороковых годов
Шрифт:
– Ну, полноте, зачем я вам?..
– возразил Павел (он чувствовал, что от переживаемого счастия начинает говорить совершенно какие-то глупости). Зачем я вам?.. Я человек заезжий, а вам нужно кого-нибудь поближе к вам, с кем бы вы могли говорить о чувствах.
Становая вдруг вспыхнула и обиделась.
Павел попал прямо в цель. Приставша действительно любила очень близкого к ней человека - молодого письмоводителя мужа, но только о чувствах с ним не говорила, а больше водкой его поила.
– Пожалуйста, без насмешек!.. Пожалуйста!.. Сама умею отсмеяться, проговорила она.
– Господь с вами, кто над вами смеется; с вами говорить
– возразил Павел и, отойдя от становой, сел около Прыхиной.
– А с вами так вот, вероятно, мы будем друзьями, настоящими, проговорил он уже не шутя.
– Надеюсь!
– произнесла та многознаменательно.
Хозяйка между тем встала, вышла на минуту и, возвратясь, объявила, что "le souper est servi" [149] .
149
"ужин подан" (франц.).
Все пошли за ней, и - чем ужин более приближался к концу, тем Павел более начинал чувствовать волнение и даже какой-то страх, так что он почти не рад был, когда встали из-за стола и начали прощаться.
– До свидания, - сказала ему хозяйка не совсем тоже спокойным голосом и крепко пожимая его руку.
– До свидания, - пробормотал он ей.
– Вам приготовлено в кабинете, рядом с залой, - прибавила она.
– Слушаю-с, - произнес Павел и затем, проходя залу, он взглянул на маленькое окошечко, и оно неизгладимыми чертами врезалось у него в памяти. Пришедшего его раздевать Ивана он сейчас же отослал, сказав ему, что он сам разденется, а что теперь еще будет читать. Тот ушел с большим удовольствием, потому что ему с дороги давным-давно хотелось спать. Оставшись один, Павел почти в лихорадке стал прислушиваться к раздававшемуся - то тут, то там шуму в доме; наконец терпения у него уж больше недостало: он выглянул в залу - там никого не было, а в окошечке чайной светился уже огонек. "Она там", подумал Павел и с помутившейся почти совсем головою прошел залу, коридор и вошел в чайную. Там он увидел m-me Фатееву - уже в блузе, а не в платье.
– Ах, это вы, - сказала она, как бы не ожидая его и как бы даже несколько испугавшись его прихода.
– Я, - отвечал Павел дрожащим голосом; потом они сели на диван и молчали; Павел почти что глупо смотрел на Фатееву, а она держала глаза опущенными вниз.
– Послушайте!
– начала наконец Фатеева.
– Я давно хотела вас спросить: Мари вы видаете в Москве?
– Один раз всего видел, - отвечал неторопливо Павел.
– И что же, любовь ваша к ней прошла в вас совершенно?
– продолжала Фатеева.
– Прошла, - отвечал Павел искренним тоном.
– Однако послушайте, прибавил он, помолчав, - сюда никто не взойдет из людей?..
– Нет, никто; все преспокойно спят!..
– отвечала протяжно m-me Фатеева.
На другой день, Павел проснулся довольно поздно и спросил Ивана: встали ли все?
– Давно уж все в столовой чай кушают!
– объяснил тот.
Павел оделся и пошел туда. Окошечко - из залы в блаженнейшую чайную опять на минуту промелькнуло перед ним; когда он вошел в столовую, сидевшая там становая вдруг вскрикнула и закрыла обеими руками грудь свою. Она, изволите видеть, была несколько в утреннем дезабилье и поэтому очень устыдилась Павла.
"Дрянь этакая, - подумал он.
– Я обладаю прелестнейшею
М-me Фатеева, при появлении Павла, заметно сконфузилась. Она стала ему наливать чай.
– Как бы я желала каждое утро разливать вам чай, - шепнула она ему.
– Может быть, это когда-нибудь и будет, - ответил ей тихо Павел.
– Может быть!.. Однако, я вижу, ваших лошадей хотят закладывать, прибавила она вслух и взглянув в окно.
– Да, уж мне позвольте!
– Только я вас попрошу - в Москве одно поручение мое исполнить.
– Сделайте милость, приказывайте!
– Мне это надобно по секрету вам передать. Угодно вам уделить мне две минуты?
– проговорила Клеопатра Петровна и пошла.
– Хоть десять!
– отвечал Павел, идя за нею.
В гостиной они остановились.
– Послушайте, - начала Фатеева (на глазах ее появились слезы), - вы можете теперь меня не уважать, но я, клянусь вам богом, полюбила вас первого еще настоящим образом. В прежнем моем несчастном увлечении я больше обманывала самое себя, чем истинно что-нибудь чувствовала.
– Ангел мой, как же мне вас не уважать!
– говорил Павел.
– И поверьте мне, - продолжала Фатеева, как бы не слушая его, - я несчастная, но не потерянная женщина. Тогда вы не хотели замечать меня...
– Но когда же мы увидимся, чудо мое, сокровище мое?
– Я употреблю все силы - приехать в Москву, но когда это будет - не могу сказать теперь.
– По крайней мере, будете ли вы писать ко мне?
– спрашивал Павел.
– Писать я буду к вам часто, и вы пишите ко мне; но только - не на мое имя.
– А на чье?
– На Катишь Прыхину. Она хоть и недальняя, но чрезвычайно мне предана; а теперь я вас не задерживаю. Может быть, что к обеду приедет муж.
– Так я сейчас же и поеду.
– Сейчас же и поезжайте!
Они еще раз поцеловались и возвратились в столовую.
Через полчаса Павел уехал из Перцова.
XII
ЖОРЖ-ЗАНДИЗМ
Никакое сильное чувство в душе героя моего не могло оставаться одиночным явлением. По самой натуре своей он всегда стремился возвести его к чему-нибудь общему. Оно всегда порождало в нем целый цикл понятий и, воспринятое в плоть и кровь, делалось его убеждением. М-me Фатеева, когда он сблизился с ней, напомнила ему некоторыми чертами жизни своей героинь из романов Жорж Занд, которые, впрочем, он и прежде еще читал с большим интересом; а тут, как бы в самой жизни, своим собственным опытом, встретил подтверждение им и стал отчаянным Жорж-3андистом. Со всею горячностью юноши он понял всю справедливость и законность ее протестов. "Женщина в нашем обществе угнетена, женщина лишена прав, женщина бог знает за что обвиняется!" - думал он всю дорогу, возвращаясь из деревни в Москву и припоминая на эту тему различные случаи из русской жизни.
Жить в Москве Вихров снова начал с Неведомовым и в тех же номерах m-me Гартунг. Почтенная особа эта, как жертва мужского непостоянства, сделалась заметно предметом внимания Павла.
– Что же, вы не скучаете о Салове?
– говорил он ей с участием.
– Что скучать? Уж не воротишь!
– отвечала m-me Гартунг.
– Он ужасный человек! Ужасный!
– прибавляла она потом как-то уж таинственно.
– Ну и бог с ним!
– утешал ее Павел.
– Теперь вам надобно полюбить другого.