Люди сороковых годов
Шрифт:
– Что же, под залог каких-нибудь предметов?
– спросил Салов.
– Каких же предметов... Я могу мой заем обеспечить только тем, что я единственный наследник хорошего состояния.
– Ну, здесь в Москве требуют более осязаемого: или каких-нибудь ценных вещей, или закладной на какое-нибудь недвижимое имущество.
– Но неужели же мне никто без этого не поверит?
– спросил Павел с волнением в голосе.
– Полагаю!
– отвечал протяжно Салов.
– Разве вот что, - прибавил он, подумав немного и с какою-то полунасмешкой, - тут у меня есть
Павел, слушая Салова, удивлялся и не знал, к чему он это говорит.
– Я скажу этому купчишке, чтоб он дал вам под заемное письмо за порядочные проценты этого мышьяку, чернильных орешков, а вы и сбывайте это тоже понемногу; вам, конечно, при вашей семейной жизни надобны не все деньги вдруг.
Павел не знал, смеется ли над ним Салов или нет, но, взглянув ему в лицо, увидел, что он говорит совершенно искренно.
– Нет-с, в этой форме я не желаю делать займа, - сказал он.
– Эх, mon cher, мало ли в какой форме придется в жизни сделать заем... Я раз, честью моей заверяю, заем делал во французском магазине перчатками... Возьму в долг пару перчаток за полтора рубля серебром, а за целковый их продаю; тем целый месяц и жил, уверяю вас!
– Вы человек особенный, - сказал ему Павел.
– Я человек коммерческий, - произнес насмешливым голосом Салов.
Вихрову стало уже невыносимо слушать его болтовню.
– Итак, вы решительно не можете достать мне денег?
– спросил он.
– Решительно!
– проговорил Салов.
Павел поклонился и пошел было.
– Постойте, Вихров!
– кликнул ему вслед хозяин; ему, видно, казалось, что он мало надругался еще над приятелем.
– Я могу достать вам пятьсот-шестьсот рублей, с тем чтобы вы сели с нами играть в карты.
– И проиграть вам все будущее состояние?
– Вероятно.
– Нет, я таких займов не желаю.
– Как хотите! Я вам делал предложение весьма выгодное.
– Я полагаю, весьма подлое, - проговорил Павел и ушел; он очень рассердился на Салова и прошел прямо на Кисловку к Макару Григорьеву, с тем, чтобы рассказать ему все откровенно, посоветоваться с ним, - что делать и что предпринять. Он видел и заметил еще прежде, что Макар Григорьев был к нему как-то душевно расположен.
– Ай, батюшка Павел Михайлович!
– вскричал тот, увидя Павла и вскакивая с своего кожаного дивана, на котором лежал вверх лицом.
– Не тревожься, пожалуйста, и лежи; а я сяду возле тебя!
– сказал Павел и сел на стул.
Но Макар Григорьев, разумеется, не лег, а встал даже перед барином на ноги.
– Я в ужасном положении, Макар Григорьич, - начал Павел.
– Что уж, какое дело, - произнес тот невеселым голосом, - возьмите покамест у меня оброчные деньги; а я напишу, что еще прежде, до получения письма от папеньки, выдал их вам.
– Да, но эти деньги весьма малые.
– Деньги пустые!
–
– Пустое дело - эта госпожа. Так только вы приняли на себя эту заботу.
– Ну, уж если я принял, все же должен честно выполнить свою обязанность против нее.
– Да какая обязанность! Взяли да сказали ей: чем-мо, матушка, мне содержать тебя, ступай-ка лучше к мужу, откуда пришла.
– А ты знаешь, что сказать ей это... не говоря уже, как это лично тяжело для меня... сказать ей это - все равно что убить ее.
– Отчего убить?
– возразил Макар Григорьев.
– Пустяки! Живущи они, проклятые, как-то на это!.. Мне ведь горничная ихняя сказывала: она не то что из нежных и деликатных барынь, а гулящая ведь.
– Ну, Макар Григорьич, ты не знаешь и не можешь своим языком говорить о женщинах нашего круга, - остановил его Павел.
– Да, известно, где уж мне, вразумить ли вас!.. По пословице: не по хорошу мил, а по милу хорош!
– Что же, где мне занять денег?
– продолжал Павел своим тоскливым голосом.
Макар Григорьев подумал несколько времени.
– Что тут занимать-то, нечего!
– проговорил он.
– Берите у меня, сколько вам понадобится.
– Как у тебя?
– спросил Павел, не понимая, что такое говорит старик.
– У меня, - повторил тот.
– Я просодержу вас, пока у самих денег не будет.
– Да как же и когда я отдам тебе эти деньги?
– спросил Павел.
– Да когда хотите, - отвечал Макар Григорьев каким-то легкомысленным тоном.
Павел все еще не мог хорошенько сообразить.
– Ты меня все время, пока я не поступлю на службу, будешь содержать с этой госпожой?
– Буду содержать, - отвечал Макар Григорьев, - не мотайте только больно - не миллионер же я какой, в самом деле.
– Послушай, Макар Григорьев, я не могу от тебя этого принять, - начал Павел прерывающимся от волнения голосом.
– Чтобы я на свое... как, быть может, ты справедливо выразился... баловство стал у тебя деньги, кровным трудом нажитые, брать, - этого я не могу себе позволить.
– Чего - кровным трудом, - возразил Макар Григорьев, - я ведь не то что от пищи али от содержания своего стану отрывать у себя и давать вам; это еще постой маненько: я сам охоч в трактир ходить, чай и водку пить; а это у меня лежалые деньги в ломбарде хранятся.
– Но деньги все же целым веком нажитые.
– Да ведь вы мне отдадите их когда-нибудь, не зажилите.
– А если ты умрешь, и я не успею отдать?
– Ну, жене-старухе отдадите.
– А если и жена умрет?
– Ай, батюшки, все так и перемрем; ну, в церковь положите.
– Нет, я не могу так!
– произнес Павел, подумав немного, и потом прошелся несколько раз по комнате и, как видно, что-то придумал.
– Вот на что я могу согласиться, - начал он, - я буду брать у тебя деньги под расписку, что тотчас же после смерти отца отпущу тебя и жену на волю.