Людовик IX Святой
Шрифт:
Бурное проявление горя при кончине близких, потоки слез, о чем не устает говорить У. Джордан, — тоже общие места при описании высокопоставленных лиц; так проявляется их человечность и чувство рода или, говоря о Людовике Святом, — чувство семьи. Если это не стереотипная формула в стиле хронистов и биографов, то такое бурное проявление горя и море слез служат ритуальным выражением великой скорби выдающихся лиц, за которыми трудно различить не то что неподдельную искренность, но вполне личное потрясение. Вот почему нельзя выявить, где Людовик Святой действительно испытывает великую скорбь, а где это чувство просто выставляется напоказ, как было принято среди государей того времени. Не был ли моделью этих рыдающих монархов Карл Великий «Песни о Роланде»?
Если весной 1253 года в Святой земле Людовик Святой предается безмерной печали на глазах Жуанвиля и своего окружения при сообщении о смерти матери, то это действительно свидетельствует о его редкой сыновней привязанности. Когда в 1260 году смерть шестнадцатилетнего старшего сына и наследника повергает его в такую скорбь, что даже Винцент из Бове укоряет его в утешительной поэме, можно попытаться увидеть в этом не только ритуальные стенания короля по своему
813
Suger. Vie de Louis VI le Gros. P. 267. Пятнадцатилетний король разбился насмерть, упав с коня, на всем скаку налетевшего на кабана в парижском предместье.
814
Pierre de Blois. Epistola 2 // Patrologie latine… T. 207.
815
На смертном одре (лат.). — Примеч. пер.
816
См.: Le Nain de Tillemmt. Vie de Saint Louis… T. V. P. 117.
О брате и сестре, Людовике и Изабелле, см.: Jordan W. Ch. Louis IX and the Challenge of the Crusade… P. 9–12.
Итак, Людовик Святой и Генрих II — стенающие короли, короли скорби, выставляемой напоказ. Но вот в таком же состоянии брат Людовика Карл Анжуйский, граф Прованский, а с 1266 года король Неаполитанский и Сицилийский, который не слыл у хронистов чувствительным и нередко конфликтовал с Людовиком. Когда король решил, что сам он останется в Святой земле, а его братья Альфонс де Пуатье и Карл Анжуйский немедленно вернутся во Францию, чтобы помочь матери править королевством, Жуанвиль свидетельствует: «Когда граф Анжуйский понял, что должен взойти на корабль, то предался такой скорби, что все сильно удивлялись; и все же он отправился во Францию» [817] . Во время фатального похода 1270 года он же, уже будучи королем Сицилийским, с запозданием прибыл к берегам Туниса. Людовик только что умер. Увидев в королевском шатре бездыханное тело брата, он в слезах бросился к его ногам. Итак, здесь мы имеем дело с моделью поведения, с моделью, за которой исчезает человек.
817
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 243.
Черты, которые историографический миф о Людовике выдает за присущие его личной святости, нередко можно встретить и у его современников, и у предшественников.
Король Англии Генрих III был, пожалуй, не менее благочестив, чем Людовик, пусть даже проявлялось это по-иному: Людовик — фанатик проповедей, Генрих — мессы [818] . Похоже, что между двумя государями до их личного сближения в 1250-х годах шло подлинное соревнование, можно сказать, соперничество, как в сфере благочестия, так и в политической и военной сферах. Это соперничество продолжалось и позднее. Когда в 1259 году Генрих III прибыл для мирных переговоров в Париж, Людовик не мог скрыть раздражения, дожидаясь встреч с англичанином в своем дворце. Разве Генрих, живший тогда на острове Сите, не заходил по пути во все церкви и не присутствовал на всех мессах? В 1271 году, когда траурный кортеж направлялся для погребения останков французского короля в Сен-Дени, разнеслась молва, что усопший — святой, и один англичанин возразил, что его, английский, король не менее свят.
818
Little L. K. Saint Louis’ Involvement with the Friars… P. 5.
И если создается впечатление, что послание к подданным о его поражении и плене в Египте было новой инициативой государя, который в поисках истины и веры не скрывал своих несчастий от своего народа и вступил с ним в не слыханные дотоле отношения доверия и доверительности, не было ли это подражанием Ричарду Львиное Сердце, который тоже обратился с посланием к своим подданным, сообщая, правда, о победе при Жизоре, одержанной им в 1198 году над Филиппом Августом? [819]
819
Цит. в изд.: Duby G. Le Moyen Age, de Hugue Capet ajeanne d’Arc. … P. 260
Предшественников Людовика Святого следует искать
Первым и лучшим наброском модели, отлично воплощающей Людовика Святого, был Роберт Благочестивый в изображении монаха Эльго. Последний был монахом бенедиктинского аббатства Флёри (Сен-Бенуа-сюр-Луар), бывшего для первых Капетингов чем-то вроде историографического и идеологического центра, каким по-настоящему стал в XII веке Сен-Дени. В период между кончиной короля (1031) и 1041 годом Эльго написал «Житие Роберта Благочестивого» [820] . Это панегирик, сочинение «квазиагиографическое», если использовать выражение Р. А. Ботье; его автор надеялся, что оно поможет признать святым сына и преемника Гуго Капета. Это «Житие», поставленное под защиту Бога и святого Аниана, претендовало на прославление «дел любви, смирения и милосердия, без которых никому не дано войти в Царство Небесное», сферы, в которой «добрейший и благочестивейший Роберт, король франков… воссиял так, что со времени святого царя и пророка Давида ему не было в этом равных». Далее Эльго дает телесный и нравственный портрет Роберта, говоря о его милосердии, смирении, благочестии, почитании реликвий и о молитвах. Затем он перечисляет основанные им монастыри и дары короля и его семейства церквам, а также явленные Робертом чудеса. Наконец, он выводит его как бы новым Давидом.
820
Helgaud de Fleury. Vie de Robert le Pieux…
Если абстрагироваться от портрета короля, отвести особое место чудесам, гораздо более многочисленным (и подвергшимся изучению комиссии по канонизации), и заменить Давида Иосией, то здесь в общих чертах видна структура житий Людовика Святого, написанных Жоффруа де Болье и Гийомом де Сен-Патю. От бенедиктинца, каким представил Роберта Эльго, Людовик внешне отличается лишь облачением нищенствующего монаха, в которое его обрядили агиографы.
Вот наиболее яркий фрагмент этого «Жития Роберта Благочестивого», написанного монахом из Флёри в XI веке:
А так как в той земле было немало больных и особенно прокаженных, то сей человек Божий не отворачивался от них в ужасе, ибо в Святом Писании читал, что нередко Христос, Господь наш, в облике человека пользовался гостеприимством прокаженных. Он подходил к ним с готовностью услужить и с душой, исполненной желания, он входил к ним и своими руками давал им деньги и своими устами целовал им руки, восхваляя Бога во всем и повторяя слова Господа, сказавшего: «Помни, что ты — прах и вернешься во прах». Кроме того, он благочестиво оказывал помощь из любви к всемогущему Богу, верша великие дела там, где бывал. Более того, божественная добродетель даровала этому прекрасному человеку такую благость исцеления тел, что, когда он касался своей благочестивой рукой язв страждущих и осенял их знаком Святого Креста, то все скорби оставляли их [821] .
821
Helgaud de Fleury. Vie de Robert le Pieux… P. 127–129.
Кто из читающих этот текст не вспомнит невольно Людовика Святого? Разве что эта попытка, древнейшая из известных, придать французским королям мощь исцелять возложением рук любые болезни окончится в XI — ХIII веках тем, что круг заболеваний сузится — останется одна золотуха [822] .
Не правда ли, на мысли о Людовике Святом наводит и другой фрагмент «Жития Роберта Благочестивого» Эльго (если бы при этом Давида заменить Иосией)?
… ибо ясно, что со времен святого (царя) Давида среди земных королей не было никого, кто сравнился бы с ним в святых добродетелях, смирении, милосердии, благочестии и любви к ближнему (эта добродетель выше всех остальных и без нее никто не узрит Бога), ибо он всегда думал о Господе и в глубине души всегда хранил его заветы [823] .
822
Bloch M. Les Rois thaumaturges… Le Goff J. Le miracle royale // Actes du colloque de Paris pour le centenaire de la naissance de Marc Bloch. P., 1986.
823
Helgaud de Fleury. Vie de Robert le Pieux… P. 138–139.
После этой первой неудачной попытки Эльго из Флёри превратить Роберта Благочестивого в святого короля из династии Капетингов вторым предшественником Людовика Святого стал Людовик VII, его прадед, живший сто лет спустя после Роберта и за сто лет до Людовика IX. Отдельные источники, которые, как представляется, доносят более достоверные сведения о нем, чем Эльго о Роберте, выводят его исключительно боголюбивым, а главное, таким благочестивым, как будто он не мирянин, а монах. Его супруга Алиенора Аквитанская сетовала: «Я вышла замуж не за мужчину, а за монаха». И Людовика VII, как впоследствии Людовика Святого, дважды приглашал в качестве арбитра правивший тогда английский король Генрих II. Первый раз в тяжбах, где противной стороной были его сыновья и архиепископ Кентерберийский Томас Бекет, второй — в ожесточенной борьбе между королем и прелатом. И хотя судебные дела были проиграны, это, несомненно, не могло послужить причиной подрыва политического влияния Людовика VII и не внесло изменений в его репутацию нравственной святости. Он не пользовался услугами ангажированных биографов и группы поддержки, способной убедить Церковь в том, что его следует поместить в алтари. Его благочестие, в чем-то послужившее причиной развода с Алиенорой, которая впоследствии вышла замуж за Генриха II, несомненно, было не таким уж совершенным, а арбитражные суды между англичанами причислялись прежде всего к политическим маневрам, связанным с соперничеством французского и английского королей, которое увенчалось новым браком Алиеноры.