Людовик IX Святой

ле Гофф Жак

Чтобы легче отвоевать Святую землю, Людовик и возглавившие крестовый поход задумали сначала подчинить христианам королевство Тунис, расположенное на полпути и представлявшее труднопреодолимое препятствие для крестоносцев [802] .

Похоже, это суждение вполне оправдывает гипотезу, согласно которой причиной выбора Туниса послужило незнание географии, ошибочное представление христиан о расстоянии, отделявшем Тунис от Египта и от Палестины.

802

Salimbene. Cronica… P. 702–703.

Наконец, брату Салимбене предстояло в последний раз встретиться с Людовиком Святым и стать свидетелем значительного события в посмертной судьбе короля. В апреле 1271 года новый король Франции Филипп, везя на родину «набальзамированные ароматическими веществами в гробу» [803]

останки своего отца, проезжал через города Ред-жо-нель-Эмилия и Парму, родной город Салимбене. И в обоих этих городах мощи святого короля сотворили чудеса — это были первые из длинного ряда чудес, которые будут явлены на могиле в Сен-Дени. В Реджо он исцелил одного знатного человека с больной ногой; в Парме — девушку с не заживающей долгие годы язвой на руке [804] . Людовик Святой, послушный сын Церкви, мудро дождался смертного часа, чтобы творить чудеса, как того потребовал в начале века Иннокентий III. И Салимбене присутствовал при этом. Позднее он интересовался процессом канонизации того, чьим смирением и набожностью восхищался, еще не удостоверившись в его способности творить чудеса. Но он так и не узнал, чем это закончится, ибо король был канонизирован через девять лет после смерти Салимбене.

803

В гробу на самом деле лежали кости покойного.

804

Salimbene. Cronica… P. 707.

В то же время он отмечает, что будущий Папа Мартин IV на обратном пути из Франции, где проводил официальное изучение чудес покойного короля, сообщил ему в Реджо, что Бог из любви к Людовику Святому явил шестьдесят четыре чуда, которые были основательно проверены и зарегистрированы. Итак, он желал канонизации короля, но (и Салимбене не скрывает своего сожаления) Папа умер в 1285 году, не успев претворить в жизнь свой обет. Хронист расстается с Людовиком Святым, лелея надежду, впрочем, довольно робкую: «Быть может, эту канонизацию приберегли для другого верховного понтифика» [805] . В 1297 году ее осуществит Бонифаций VIII.

805

Ibid. P. 865.

Глава восьмая

Король общих мест:

существовал ли Людовик Святой?

Нам известны события его жизни, имена людей и названия мест, но, кажется, человеческая сущность Людовика IX ускользает от нас. Созидатели памяти растворили ее в общих местах, к которым прибегали для своих доказательств. Они старательно превращали короля в модель: в модель святости, говоря точнее, в модель королевской святости, и тем самым «сводили» его к святости. Некоторые современные историки пытались найти объяснение этому неведению его внутреннего мира и вновь находили ответ в самой личности Людовика Святого: ему претило выставлять себя напоказ, он скрывал себя, был застенчив и скромен. Э. Деларюэль пишет так:

Можно только сожалеть о неизменной сдержанности короля: если мы его не знаем, то лишь потому, что он слишком часто ускользает от историка, пытающегося уловить его сокровенные мысли и эволюцию его личности [806] .

Э. Р. Лабанд подчеркивает:

Понятие «сдержанность» кажется мне основным в характеристике человека, память которого французы почтили в 1970 году; и, несомненно, оно соответствует его темпераменту [807] .

806

Delaruelle Е. L’idee de croisade chez Saint Louis // Bulletin de litterature ecclesiastique. 1960. P. 242.

807

Labande E.-R. Saint Louis pelerin // Revue d’histoire de l’Eglise de France. 1971. T. 57. P. 5–17.

А у Ж. Мадоля читаем:

Свои высочайшие и требующие невероятных сил деяния он совершал в тайне, ибо должен был все время опасаться, как бы его любовь к смирению не вступила в противоречие с его королевским величеством. Эта тайна непостижима. Смиримся же с тем, что нам дано узнать лишь малую толику внутреннего мира Людовика Святого [808] .

Впрочем, не будем доверять этим вольным психологическим интерпретациям. Прежде чем попытаться дать дефиницию индивидуальному темпераменту или характеру исторического лица, следует сопоставить то, что говорят о его поведении современники, с этическими категориями эпохи и понятийным арсеналом авторов литературных портретов.

808

Madaule J. Saint Louis, roi de France. P., 1943. P. 23.

Скорее,

дело здесь не в «сдержанности», а в чувстве меры и умеренности, если использовать термины нравственного кодекса, выработанного в XII веке против эксцессов боевого поведения, «исступления», оспариваемых идеалом безупречного человека, что облекало в то время в христианскую форму античную мораль Цицерона и Сенеки, вошедших в моду в период «Возрождения» ХII века. Такое чувство меры, выражавшееся во владении телом и особенно в жестах, которое в первой половине XII века Гуго Сен-Викторский определил для монахов-новициев, вскоре проявилось и среди мирян [809] . Прежде всего Людовик IX желал быть безупречным человеком, чему свидетельством список прозвищ начала XIV века, в котором названы три последних французских короля: Людовик Безупречный, затем Филипп Смелый и Филипп Красивый [810] .

809

См.: Schmitt J.-CL. La Raison des gestes…

810

Это генеалогия французских королей, извлеченная из хроники менестреля графа Пуатье, которая написана между 1293 и 1297 годами; она весьма неточна по части возрастов и дат: «Людовик Безупречный был коронован в тринадцать лет и семь месяцев…. Он умер в Карфагене, процарствовав сорок три года, а возрасту его было пятьдесят восемь лет*. При нем в королевстве его царил мир, он любил Бога и Святую Церковь, и говорят, что он святой» (Recueil des historiens… T. XXIII. P. 146). Написанный до канонизации, этот текст интересен своими сведениями и умолчаниями (поражение и пленение в Египте), а также тем, как обращались с хронологией средневековые клирики: указан возраст действующих лиц и продолжительность (плена и правления) и никаких дат.

*Если датой рождения Людовика Святого считать 25 апреля 1214 года, то королем он стал в двенадцать лет и шесть с лишним месяцев (короновался в двенадцать лет и семь месяцев); царствовал сорок три года и девять месяцев и умер в возрасте пятидесяти шести лет и четырех месяцев.

Нет, сокровенная мысль, внутренняя жизнь и эволюция личности Людовика IX вовсе не ускользают от нас, — обо всем этом нам сообщают его исповедник, биографы и агиографы, повествующие о том, как он шел к смирению, как искал справедливости и самоотречения в духе идеала, проповедуемого братьями нищенствующих орденов; они обращают наше внимание на большой разрыв между мышлением и поведением короля и даже выдают это за причину раскола его правления надвое — до и после крестового похода: первый — период обычной набожности и нормального христианского правления, затем — период покаяния и нравственного порядка, — что еще усиливает сходство с Иосией до и после обнаружения Пятикнижия. В этом Людовик просто соответствует идеалам своего века. Но Ж. Мадолю был ясен глубокий конфликт, переживаемый королем, между христианским идеалом нищенствующих орденов и кодексом поведения монарха, выработанным в духе королевской традиции, независимо от христианской религии и даже задолго до нее [811] . Здесь умную и тонкую гипотезу выдвигает У. Джордан, говоря о волнении, которое испытывал Людовик Святой, сталкиваясь с критикой, вызванной его благочестием и нравственностью, с одной стороны, и о непреодолимом конфликте между его идеалом христианина и функцией короля — с другой [812] .

811

Далее мы увидим, как Людовик нашел за столом компромисс между этими двумя кодексами.

812

Jordan W. Ch. Persona et gesta: The Image and Deeds of the Thirteenth Century Capetians: The Case of Saint Louis // Viator. 1988. Vol. 19. № 2. P. 209–218.

Действительно, американский историк почувствовал некритическое отношение большинства современных биографов Людовика Святого, что и побудило их принять идеальный образ неустрашимости, созданный его агиографами. Я же пытаюсь разрушить это сооружение.

Я укажу на трещины, проступающие в конструкции этой прекрасной статуи, и в этом мне помогут документы. Но сначала хотелось бы отметить, что противоречия, верно подмеченные У. Джорданом, сами относятся к общим местам эпохи и не свидетельствуют о личных качествах Людовика Святого. Впрочем, Джордан это подозревал и замечал по поводу чувствительности короля к критике: «Мы можем считать их (анекдоты) безобидными topoi, нарочитое использование которых служит созданию в нас образа святого короля».

Вообще критика правителя неотделима от его традиционного образа; для этого ему не обязательно быть святым. Точно так же тайна, которой Людовик, как пишет Ж. Мадоль, окутывал свои добрые деяния, — всего лишь общее место, обретающее в его эпоху определенные очертания, ибо именно тогда, например, появляется тип человека, стыдящегося своей бедности: сокрытие своей нищеты или своей любви к ближнему никоим образом не объясняется индивидуальными чертами характера, но отсылает к социальному и одновременно этическому кодексу, — так же утаивает свои стигматы святой Франциск Ассизский, так же сокровенно молится святой Доминик.