Людовик IX Святой
Шрифт:
Без сомнения, еще удивительнее открыть третьего предшественника Людовика Святого в лице его деда Филиппа Августа, короля-воина, которого в ХIII веке называли не Августом, а Филиппом Завоевателем [824] , короля, любившего выпить и хорошо поесть, а также женщин (в глазах Церкви он долгое время представал двоеженцем и был отлучен за отказ исполнять свой супружеский долг по отношению ко второй законной супруге Ингеборге Датской), короля, испытывавшего приступы безумного гнева. И все же, когда Филипп Август умер, у него оказалось подлинное «досье святости», которое надеялись использовать его приближенные [825] . Ото всей его жизни веяло чудом. Он родился в 1165 году, когда его отцу, Людовику VII, было сорок пять лет и он считался стариком; от двух первых жен у него были только дочери, да и третья родила сына лишь спустя пять лет супружества. Во время беременности королевы Людовик VII увидел во сне наследника, потчевавшего баронов человеческой кровью из золотого кубка, — король-пеликан, король-Христос [826] ,
824
Прозвище «Август», уже давно присвоенное Филиппу II за то, что он «расширил» королевский домен*, сосуществовало на протяжении XIII века с прозвищем «Завоеватель» и вытеснило его только в XIV веке.
*Имя-титул Август, которое принял наследник, внучатый племянник и приемный сын Цезаря Гай Юлий Цезарь Октавиан в 27 году до н. э., происходит от латинского «augere» — «увеличивать» (предполагалось, что Август увеличил пределы римского мира).
825
Le Goff J. Le dossier de saintete de Philippe Auguste…
826
По меньшей мере с Раннего Средневековья существовало предание, согласно которому пеликан, дабы спасти своих птенцов от змеиного яда, наносит себе раны и кормит птенцов собственной кровью, оказывающей целебное воздействие. Это считалось символом Христа, который своей кровью избавил людей от яда греха.
Известно, что Филипп Август не был причислен к лику святых. Его сексуальное поведение и последовавшие затем столкновения с Церковью отрезали ему путь к канонизации. Впрочем, инициаторы его канонизации, без сомнения, были повинны в том, что не переставали говорить о чудесах, подозрительных для Церкви, не признававшей мирян-чудотворцев; к тому же в то время святость жизни и нравов становилась важнее чудес, которые были всего лишь печатью, конечно необходимой, но приложенной к религиозному и нравственному совершенству. Тем не менее его биографы совсем не пренебрегали этой стороной его личности, и именно в этом Филипп Август предстает как связующее звено между Робертом Благочестивым и Людовиком Святым. Он не принимал участия ни в охоте, ни в турнирах, был «укротителем гордых, защитником Церкви и кормильцем бедных», дарил беднякам одежду и создал копилку для пожертвований в «отеле» короля [827] , он превратил королевскую капеллу в главное учреждение, которое сопровождало благочестие государя; так случилось, что в 1195 году в Париже он лично участвовал в ликвидации последствий голода и наводнений, сопровождаемой покаянными процессиями и раздачей вина; он возложил на учрежденных им бальи миссию правосудия, назначил ревизоров, в обязанность которых входило наблюдение за ними. Он терпеть не мог сквернословия и запретил его. Так не выступает ли Людовик Святой конечным продуктом долгих и кропотливых усилий Капетингов, прилагаемых к превращению короля Франции в идеального христианского короля, в святого короля? Быть может, в Людовике Святом торжествуют Роберт Благочестивый и Филипп Август?
827
Bautier R.-H. Les aumones du roi aux maladreries, maisons-Dieu et pauvres etablissements du royaume: Contribution a l’etude du reseau hospitalier… de Philippe Auguste a Charles VII // Actes du 97e congres national des societes savantes (Nantes, 1972): Bulletin philologique et historique. P., 1979. P. 37–105.
Но не повторяет ли он более древние образцы? Быть может, в ту эпоху, когда династия Капетингов добилась воссоединения с Карлом Великим, совершив reditus ad stirpem Karoli («возвращение к роду Карла»), он выступает новым Карлом Великим? Не является ли «Зерцало государей», преподнесенное в 1201 году Жилем Парижским его отцу Людовику, в то время юному наследному принцу, которому он в качестве образца для подражания предлагал Карла Великого (Karolinus), связующим звеном между великим императором и Людовиком Святым? [828] Быть может, в одном конкретном случае, поведении в застолье, Людовик Святой — это новый, вкушающий и пьющий Карл Великий?
828
The Karolinus of Egidius Parisiensis / Ed. M. M. Colker // Traditio. 1973. Vol. 34. P. 99–325. Cp. Lewis A. W. Dynastie Structures and Capetian Throne-Right: One View of Giles of Paris // Traditio. 1977. Vol. 33.
Быть может, он, как говорится в одном тексте, «новый Константин», более прочно закрепившийся в христианскую
829
Вynum С. Did the Twelfth Century Discover the Individual? // Journal of Ecclesiastical History. 1980. Vol. 31.; репринт см. в: Jesus as Mother: Studies in the Spirituality of the High Middle Ages. Berkeley, 1982. P. 82–109.
В то время индивидуум существовал и реализовался только через «коллективную идентификацию», через категорию. Людовик Святой был «христианским королем». Действующее лицо характеризуется лишь сходством с моделью. Быть святым значит быть «как Бог». Если человек, как об этом говорится в Книге Бытия, был создан по образу и подобию Божию, то падший человек становится «образом Божиим», только если способен, подражая ему, стать святым или достичь королевского совершенства, ибо призвание короля — быть на земле imago Dei, образом Божиим [830] .
830
Ср.: Berges W. Die Furstenspiegel des hohen und spaten Mittelalters…
Что касается чудес, которые Господь явил через останки покойного короля, во время похоронного шествия, а особенно при прикосновении к гробнице в Сен-Дени, то это были традиционные, банальные чудеса. Людовик Святой исцелял, как и всякий святой его времени.
Так не оказывается ли Людовик Святой, вышедший из-под руки его биографов и агиографов, всего лишь идеальным образом, портретом-роботом сверхземного образца? Существовал ли Людовик Святой?
Глава девятая
«Подлинный» Людовик IX Жуанвиля
Незаурядный свидетель. — Свидетель, заслуживающий доверия. — Биография или автобиография? — Живой Людовик Святой Жуанвиля. — Король смеется. — Недостатки короля. — Сон Жуанвиля.
Когда, вероятно, было сделано все для производства памяти Людовика Святого, когда он был канонизирован и Бонифаций VIII в булле и двух проповедях нарисовал его официальный, можно сказать, законченный образ, когда агиографы, знавшие короля или собравшие сведения от его близких, описали, вроде Гийома де Сен-Патю, использовавшего показания свидетелей на процессе канонизации, жизнь и подлинные чудеса святого короля, именно тогда один восьмидесятилетний человек начал диктовать «книгу святых речений и благих деяний нашего святого короля Людовика», и эта книга если и не изменила, то, по крайней мере, основательно расширила наши возможности в подходе к «подлинной» личности Людовика Святого.
Написать эту книгу Жану, сиру Жуанвиля, сенешалу Шампани, по его собственному признанию, поручила королева Жанна Наваррская, жена Филиппа Красивого, внука Людовика IX, вероятно, незадолго до своей кончины 2 апреля 1305 года. Жуанвиль закончил работу над книгой в 1309 году и тогда же посвятил ее сыну Жанны Людовику, королю Наваррскому, графу Шампанскому и Бри, будущему королю Франции Людовику X Сварливому (1314–1316). Жуанвиль родился в 1224 году, на десять лет позже Людовика Святого, и, когда он писал это сочинение, ему было уже за восемьдесят.
Два обстоятельства превращают его в незаурядного свидетеля. Во-первых, он хорошо знал короля. Почти на всем протяжении крестового похода в Египет он был одним из самых близких его людей; в разные периоды он входил в узкий круг лиц, живших в королевском дворце в Париже и был вместе с другими замечательными свидетелями в курсе прочих обстоятельств жизни; например, он осведомлен о Тунисском походе и о смерти короля, как и сын Людовика Пьер, граф Алансонский, который присутствовал при кончине своего отца. Он выступал одним из свидетелей, дававших показания для расследования, которое велось с целью канонизации короля в 1282 году, и именно он свидетельствовал об одной из черт нравственной святости Людовика, более всего поразившей его современников: об особом отношении святого короля ко лжи. Действительно, будучи в плену, он отказался нарушить слово, данное сарацинам, тогда как обмануть неверного было если не делом чести, то, во всяком случае, не считалось грехом. Эта высочайшая нравственная деликатность припомнилась Бонифацию VIII в момент канонизации и была упомянута братом доминиканцем, который прочитал проповедь в Сен-Дени 25 августа 1298 года по случаю поднятия тела нового святого в присутствии короля Филиппа Красивого. Жуанвиль тоже был там, и проповедник, цитируя его, представил сенешала аудитории. Какая сладостная минута для Жуанвиля, которого не замечали ни сын его друга Людовика Святого, король Филипп III Смелый, ни его внук Филипп IV Красивый!
Вторая особенность Жуанвиля в том, что он — мирянин, мирянин, без сомнения, благочестивый, но все же мирянин. Поэтому он не ограничивается, как агиографы нищенствующих орденов, тем, чтобы показать короля в его благочестии. Он показывает также воина, короля-рыцаря, каким был Людовик IX и каким мы его не узнали бы, не будь Жуанвиля. Этому он посвящает две части своей книги: «Вторая часть книги повествует о великой доблести и великих подвигах». Вот он в 1242 году в Тайбуре бьется с англичанами. Когда завязывается сражение, Людовик не стоит в стороне, а «бросается в самую гущу битвы вместе с остальными». Вот он в 1249–1250 годах в Египте. Именно там Жуанвиль любовался им во время одной схватки — самым «прекрасным рыцарем», какого ему когда-либо доводилось видеть.