Льются слова, утекая в песок...
Шрифт:
Гроттер хмыкнула.
В ней не было ни капли от русалки.
Её ноги не резало от боли, когда она ходила по камням, а её прекрасному голосу мог позавидовать каждый. Её глаза потеряли оттенок моря, превращаясь в два прекрасных, но вполне человеческих изумруда, а прекрасные волосы путались каждый раз, когда их трепал ветер, и не признавали другие стихии…
Она не русалочка.
Поминки её прошлого справляют сегодня – сорок дней как она получила душу, сорок дней, как её чёрная душа проклинала собственную реальность.
Сорок дней, как священник брызнул в неё чем-то, и у неё не
Принц отобрал у неё море, она отобрала у него жизнь. Ненависть за ненависть.
Горячий поцелуй вновь вызвал очередной приступ амнезии – раз уж у них не получается погибнуть, то третий приступ забвения обязательно сотрёт всю память окончательно, и они вновь на некоторое время потеряют всё, кроме друг друга…
А пока что – он будет называть её русалочкой, а она его – своим принцем, пока они вновь не превратятся в обыкновенную семейную пару, у которых за спиной разве что пройдённые дороги…
Кровь за кровь.
У неё на руках была чья-то кровь, нож, который упал где-то в стороне, до сих пор был тёплым от прикосновения рук, а её голос оставался всё таким же мелодичным, как и у проклятой сирени. Ненавистный некромаг стоял напротив, усмехаясь – на его сегодня светлой рубашке виднелись слова всё той же крови, а проклятая рана заживала. Незаживляемые царапины до сих пор оставались какими-то шрамами на её душе, а его чёрные, как и у принца, глаза явно сияли от веселья – Бейбарсову было очень весело.
– Как ты мог, - прошептала Таня, отступая к стене и вжимаясь в неё. Перед глазами у неё виднелось великолепное море, которое она навсегда забыла и потеряла для себя самой. – Как ты мог, Бейбарсов? Зачем ты это сделал? Что ты хотел сказать?
– Видишь, я тебя больше не люблю, - покачал головой Бейбарсов. – Я не ношусь за тобой и не пытаюсь убедить в том, что ты должна быть со мной. Тогда почему тебе чего-то не достаёт… русалочка?
Таня отступила.
Она видела ведьму, которая сияла у неё перед глазами – но её не звали Чумой! Это была очередная выдумка собственной больной фантазии.
Там она была реальной.
Она помнила каждое мгновение – и если прежде она была выдуманным образом, который попросту кто-то придумал прежде, а кто-то второй зачитал, то сейчас…
– Не думал, что ты так великолепно умеешь переписывать истории, - прошептал Бейбарсов, уверенно подступая к ней и сжимая ладонь Гроттер. – Но у тебя прекрасно получается петь тогда, когда тебе отрезают язык.
Сердце рухнуло вниз.
– Как ты мог?
– Твоё моральное падение, Гроттер, должно было когда-то начаться. Я попросту сделал это немного раньше, чем ты ожидала, но это не такой уж и повод ненавидеть меня, разве не так? – усмехнулся Глеб. – Признай, ты сама это сделала.
Нож в крови никак не вписывался в старую сказку.
Она потеряла не только море – её правда окончательно утонула в крови, и реальность зачитанной сказки стала как можно более настоящей именно в это мгновение.
***
Порой случается, что сначала дышится достаточно тяжело, а после наконец-то становится легче, иногда – наоборот; сейчас же у Тани было такое состояние, что она не могла даже заставить себя шевельнуться. Казалось,
Её моральное падение, как сказал Глеб, и вправду началось – совсем недавно, как-то совершенно незаметно, но, тем не менее, безостановочно, слишком сильное и настойчивое, чтобы она могла сражаться и сопротивляться тому, что за неё уже успели давным-давно решить. Теперь Таня задыхалась от негодования и пыталась заставить себя морально воскреснуть, но у неё совершенно ничего не получалось, и девушка просто терялась в глупых мыслях, которые словно какой-то петлёй висели на шее, камнем тянули вниз и не позволяли выровняться.
Таня поднялась на ноги и подошла к двери, дёрнула за ручку раз, другой – но, тем не менее, оная не поддавалась. Гроттер с ненавистью и каким-то бессилием, которое в последний раз едва ли не превратилось в её отличительную черту, ударила кулаком по деревянной поверхности и отошла куда подальше – Бейбарсов не спешил выпускать её из персональной небольшой клетки, которая казалась сейчас самым отвратительным, что только можно было придумать.
Рыжеволосая шумно вдохнула воздух, рванулась в ванную, но там оказалось ещё более душно, чем в самой комнате – Бейбарсов, сволочь такая, обеспечил практически всё, включая даже скатерть-самобранку, всё, кроме свободы, которая сейчас была ей до такой степени нужна.
Таня отвернулась и попыталась внимательно смотреть в окно – глупый пейзаж за окном раздражал просто до одури, и Гроттер сжала руки в кулаки, рассматривая красивое дерево, которое пробивалось сквозь темноту. Она успела насмотреться на него уже – в конце концов, стояла вот так и внимательно наблюдала за тем, как шевелятся листья, несколько часов, пока ещё было светло, а когда потемнело, принялась рассматривать куда менее интересный потолок.
Бейбарсов закрыл её здесь не просто так. Он не стал бы возражать против того, чтобы девушка бродила по замку, или что это за помещение было – Таня так и не успела до конца понять, но склонялась, что всё-таки что-то вроде огромного замка, - но, тем не менее, Глеб куда-то уехал, и оставить свою пленницу саму на себя просто не мог, ведь она могла сбежать.
Или просто не хотел показывать ей, что доверяет, ведь это было бы ошибочным вариантом по отношению к Тане – вот и запер её тут, не собираясь выпускать и не собираясь даже задумываться над тем, что ей может стать плохо…
Или он и таблетки предусмотрел?
Гроттер наощупь добралась всё-таки к столу – она уже привыкла к темноте, но, тем не менее, после рассматривания луны почему-то всё перед глазами превратилось в тёмные пятна, и только когда она уже сделала глоток, то поняла, что это не вода, а какое-то приятное на вкус, чуть терпкое вино, от которого голова не спешит кружиться только потому, что она не успела ещё практически ничего выпить.