Магнолия Паркс
Шрифт:
62. МАГНОЛИЯ
Я возвращаюсь в Лондон как раз к третьему декабря. Не то чтобы это имело значение. Теперь это уже неважно — хотя, конечно, важно, но теперь я с Томом. По-настоящему.
Или, по крайней мере, я собираюсь быть с ним.
Так я решила, когда уезжала от него.
— Куда ты едешь? — спросил он.
— В Девон, — пожимаю плечами. — По работе.
Он озадаченно смотрит: — Почему именно в Девон?
Я импровизирую на ходу.
—
— Понятно, — кивает он и нежно касается губами моих губ. — Я бы поехал с тобой, если бы не нужно было улетать...
Качаю головой: — Не выдумывай. Это просто Девон.
Я крепко обнимаю его. Он — тот, с кем я должна быть. Я уверена в этом.
Думаю об этом всю дорогу, и все равно это уже не имеет значения, ведь когда сказала Би Джею, что все кончено, он ответил «наконец-то», будто ожидая этого. Как долго он ждал?
Пожалуй, стоило сделать это еще много лет назад, но я вовек буду переживать, что никогда не полюблю еще раз так, как люблю его.
Я думала, что нам суждено быть вместе. Думала: что бы ни случилось, как далеко мы бы не зашли, как сильно не обидели бы друг друга, мы всегда будем находить путь назад.
А теперь мне двадцать три, и вот куда мы дошли, и все время только то и делали, что теряли друг друга снова и снова, быть вместе теперь кажется детской фантазией. Как сказка на ночь, за которую я цеплялась, чтобы облегчить боль от необходимости оставить его позади.
Сразу стало ясно, что оставить его в прошлом — это не пассивный процесс. Это всегда включало боль, акт насилия, это как вырвать сердце из собственной груди, оставить его где-нибудь на скамейке, надеясь на лучшее, надеясь, что я успею доехать до больницы, где меня залатают... однако не уверена, что без сердца в груди возможно столько прожить.
Останавливаюсь возле нашего семейного дома в Дартмуте.
Это большой старый особняк на двадцати девяти гектарах земли. Крытый бассейн, открытый бассейн, озеро, тропинка к пляжу, несколько лошадей и овец.
Раньше я любила это место. Теперь уже не так сильно.
Я ищу садовника, мистера Гиббса. Он работает на нашу семью много лет — на самом деле, всю мою жизнь. Он хороший человек. Немногословный. Вдовец, насколько я знаю.
Мне часто интересно, не одиноко ли ему здесь. Он живет на территории с двумя сенбернарами. Я закутываюсь в отделанный замшей кардиган в рубчик из верблюдьей шерсти и обнимаю себя, ведь больше некому, обхожу дом и иду через сад по заросшей тропинке к озеру, где растет дерево.
Я всегда любила эту иву, даже раньше. В ней есть что-то поэтичное, даже до того, как появились стихи, чтобы о ней написать. Она плачет над водой, ветви низко склоняются, как колесница, гнутся, словно сломлены, но это не делает дерево менее красивым.
И сейчас... я все равно люблю эту иву, даже до того, как вижу Би Джея Баллентайна, стоящего под ней.
Я смотрю на него несколько секунд.
Черный кашемировый худи из
Его волосы взъерошены, глаза печальны, а рот немного приоткрыт, когда он смотрит на меня.
Я моргаю, потому что скучаю по нему, и по опущенным краям его губ понимаю, что он тоже скучает. Я чувствую тепло, как когда тебя плотно укутывают в кровати ночью, ощущение спокойной уверенности, что я буду хранить все мелкие детали о нем навсегда. Я никогда не забуду форму его губ.
— Ты пришел, — говорю я тихо.
— Конечно, я пришел, — он кажется немного раздраженным. — Я обещал.
— Ты уже раньше нарушал обещания.
Он поднимает на меня глаза.
— Но не это.
Между нами ощутимая дистанция — когда же ее не было в последнее время? Минуты идут, а мы молчим.
На алтаре этого дерева я проговариваю тысячи беззвучных молитв и делаю тысячи безмолвных жертв, умоляя любого, кто это слышит, соединить наши звезды и дать ему быть тем, кем я его считала. Если это невозможно, молю я, освободи меня от него, и не дай этому расставанию убить меня. Но он стоит того, чтобы ради него умереть, и именно это задевает меня.
Би Джей смотрит на меня глазами того, кто знает меня слишком долго, считывает те эмоции с моего лица, которых не имеет разрешения видеть.
— У тебя все хорошо? — смотрит на меня.
Я киваю, хотя это немного ложь.
— А у тебя?
Он пожимает плечами: — Этот день всегда немного выбивает меня из колеи.
Я киваю еще раз: — Ага.
Би Джей смотрит на дерево, слегка улыбаясь.
— Постоянно вспоминаю ту ночь.
Мои щеки розовеют.
— В самом деле?
Он касается своим указательным пальцем носа, слегка улыбаясь.
— Ага. А ты нет?
Я стараюсь не вспоминать — вот честный ответ.
— Кто тогда поймал нас? — я прищуриваю глаза на него.
— Тэтчер, — смеется Би Джей. — Хендри.
Он проводит руками по волосам.
— Да, — улыбаюсь. — Ты был очень зол.
— Ну, — говорит он, стирая улыбку рукой, — ты была практически голой.
Я хмурюсь, щеки заливает румянец.
— Как и ты.
— Да, но мне все равно, если кто-то увидит мой зад...
Наши глаза встречаются. Я сглатываю и пытаюсь сохранить самообладание.
— Ты так и не смог починить тот замок.
— Паркс, тот грёбаный замок просто непригоден, — смеется он, и миллион воспоминаний вспыхивает на его лице. — Но я всегда буду рад, что эта дверь не запиралась.
Если бы в моем воображении возник пожар и я могла бы спасти только три вещи, одной из них была бы та ночь: пуховое одеяло, которое мы испачкали у подножия дерева, нетерпеливые глаза и озорные руки семнадцатилетнего Би Джея.
— Помнишь, как потом из кустов у пруда вышло семейство уток? — спрашиваю, и он начинает смеяться. — Ты так расстроилась. Как будто утки знали, что мы делали.