Максимум внимания
Шрифт:
Откашлялась Мария Федоровна, посмотрела на меня с каким-то странным восторгом и протянула мне один из документов.
— Нашли! — кричит. — Честное слово, нашли! Сергей Саныч, миленький, я нашла! Вот же она, эта накладная!
Я и сам уже вижу: написан документ характерным таким почерком с наклоном влево, тем самым почерком, что я и среди тысячи других различил бы. А к накладной приложена доверенность номер 13 от 9 августа на получение трех «пикейних» одеял завхозом гостиницы № 4 Степанцевым Сергеем Поликарповичем.
За эти несколько секунд мой поколебавшийся было авторитет
— Расскажите, как вы догадались?
Объяснил. Разочаровалась.
— Так просто?
Но тут же сама себя утешила:
— Говорят, все великое всегда просто.
— Так то великое, — говорю. — А это — рядовой случай.
Составили мы с Марией Федоровной постановление о выемке из трестовской бухгалтерии некоторых документов, ознакомили с ним управляющего и изъяли из папок штук семь-десять разных накладных и доверенностей под благовидным предлогом выборочной сверки с инвентаризационными книгами гостиниц.
Мария Федоровна сияет, тормошит меня.
— А теперь что?
— А теперь, — говорю, — познакомимся со Степанцевым основательнее.
— Допросим?.. Вот интересно! Но надо же нам с вами план допроса разработать.
— Разработаем, — говорю.— В свое время.
И пошли мы в отдел кадров треста.
Выдал нам кадровик десятка два личных дел, полюбопытствовал, кто же конкретно нам нужен, услышал от меня, что нужны нам разные люди, и отстал.
Сначала мы, разумеется, для видимости прочитали несколько ненужных нам автобиографий и листков по учету кадров, причем Мария Федоровна попыталась было выудить заранее степанцевское дело из общей кучи, но, встретив мой взгляд, присмирела, и, наконец, раскрыл я обложку интересовавшей нас папки.
Открыл и сижу любуюсь фотографией Степанцева Сергея Поликарповича — неполного тезки своего и будущего знакомца. Внушительный мужчина. Лоб этакой благородной формы, могучий нос, широкий подбородок. Одет в гимнастерку с отложным воротником, над левым кармашком — заборчик орденских планок. Заслуженный, на вид, гражданин.
А вот и биография. Из бедняцкой крестьянской семьи, родители в настоящее время — колхозники, окончил семилетку, художественное училище, потом воевал. Вот только где воевал — не пишет. Коротко сказано и неопределенно: «На фронтах Великой Отечественной войны».
Все это характерным таким, выработанным почерком изложено, а потом сплошь идут одни перечисления мест работы: служил там-то, перешел туда-то, зачислен на такую-то должность. Должностей многовато, и все не по специальности — бригадир стройучастка, счетовод лесозаготовительной станции, завхоз художественного училища, последние два месяца работает в гостинице № 4. Словом «художник».
Взялись мы с Марией Федоровной за трудовую книжку, а тут как раз начальника отдела кадров куда-то вызвали по телефону. Покосился он на нас с подозрением, прикинул, видно, мысленно, насколько можно нам доверять, и с некоторой нерешительностью удалился.
— Слава богу, — говорю. — Дело есть, Машенька. Бегите в бухгалтерию и возьмите у них официальную
— Лады! Я мигом.
Убежала, а меня опять потянуло к фотографии Степанцева: приглядываюсь к ней. Нет, думаю, это не божья коровка. Это волк, волк-одиночка. Кротости на его физиономии и днем с огнем не найти...
Вернулась Мария Федоровна, положила передо мной, удивленным ее оперативностью, бумажку и ждет похвалы. Сказал я «спасибо», взял справку, читаю: «23 августа выданы наряды №№ 2099-2114... Наряды №№ 2110-2112 переданы гостинице № 4...». Иными словами, той самой, где столь плодотворно трудится малопочтенный «художник».
А Мария Федоровна спрашивает:
— Значит, Фадяшин на самом деле деньги выиграл?
— Выиграл, наверное, — отвечаю. — Мало ли народу выигрывает?.. Но, конечно, нам надо тщательно проверить, не причастен ли все-таки Фадяшин к этому хищению.
7
Доложили мы с Марией Федоровной итоги своих изысканий прокурору. Выслушал он мои соображения в той части, что, получив наряд с номером 2112, Степанцев мог предположить, что следующий, 2113-ый, будет выписан 24 августа, согласился с этим, отметил, что автобиография Степанцева во фронтовом своем разделе выглядит неубедительно, и санкционировал обыск. Дождалась-таки Мария Федоровна своего часа.
На следующее утро пришла она в прокуратуру бледная. Под глазами круги, нос не напудрен. Ясно — плохо спала ночью.
Ходит по комнате, как неприкаянная, песенку какую-то пробует петь.
— Да вы успокойтесь, — говорю.
— А я и не беспокоюсь, — отвечает.
Дождались мы следователя Петю Комарова, которому прокурор поручил обыскать квартиру Степанцева, договорился я с ним о связи и прочих частностях, взяли мы с Марией Федоровной следственный чемодан и поехали с ней в гостиницу к Степанцеву.
У входа в гостиницу встретил нас местный участковый с понятыми и конспиративным шепотком доложили:
— Здесь он.
Мария Федоровна побледнела. Подействовала на нее таинственность сообщения. Проинструктировал я всех и вошли мы в подъезд — Мария Федоровна впереди, за ней участковый с понятыми, а я в арьергарде.
Спрашиваю у портье:
— Где нам найти завхоза?
— Степанцева?.. Да вон он, слышите?
Слышу. Несутся вниз по лестничным пролетам этакие увесистые, басистые фразы. Словно гром где-то грохочет.
— Безобразие! — слышу. — Разгильдяйство! Уволить вас за это нужно без выходного пособия!
— Ишь ты, — говорит портье. — Ишь ты, как стружку снимает. Тут у нас одна горничная пылесос испортила, так это он ее чистит. Боевой работник!
А бас тем временем октавой ниже взял:
— Стыдитесь, Петрова. Разве можно так преступно относиться к народному достоянию?..
И всё в таком роде.
Поднялись мы на два этажа и видим такую картину: стоит на лестничной площадке зареванная девчонка в белой наколке, а над ней, как колосс, высится здоровенный дядя с красной от праведного гнева физиономией.