Мама для подкидышей, или Ненужная истинная дракона
Шрифт:
Черный, побуравив мое лицо взглядом, икнул и подошел к столу за моей спиной. Я услышала шорох, звук, с которой откупоривается бутылка вина, а потом — шумные глотки.
Он сыто рыгнул и хмыкнул.
— Что? Поняла, наконец? Что к чему? Прискакала, глаза в пол.
Черный положил руку мне на плечо, сжал, и меня передернуло. Пожалуй, только в этот момент я ясно поняла, что при всей моей нелюбви к прикосновениям, прикосновения Седрика всегда были… приятными. И он всегда дотрагивался до меня бережно.
Например, ему и в голову не пришло бы схватить меня за шею и развернуть
Я сжала в кармане боевой артефакт, и только в последний момент замерла, когда поняла, что Черный не собирается меня душить. Пока.
— Ну? — проговорил он, свободной рукой поднося ко рту бутылку вина и делая глоток. — Говори.
Вторая ладонь Черного обхватывала мое горло сзади, пальцы больно впивались в кожу.
— Я хотела… спросить…
— Спроси-и-ить… Ну спрашивай.
Оторвавшись от меня, Черный сделал пару шагов к кровати нетвердым шагом. Я перевела дыхание. Он выглядит в стельку пьяным и разобиженным на Элис. Может, разговорить его будет легче, чем я думала?
В этот момент Черный наклонился, заглянул под кровать и рывком вытащил оттуда что-то черно-белое, испуганно взвизгнувшее. Ушастик!
Точно, он, ни хвоста, ни ушей! Наш!
Я подалась вперед. Черный, который в одной руке держал сигарету и бутылку вина, ругнулся и ткнул Ушастику в бок горящим кончиком сигареты. Кот взвизгнул, запахло паленой шерстью.
— Стой! — рванула я вперед.
Черный поднял взгляд. Уронил Ушастика на пол, и тот тут же бросился обратно под кровать. В ту же секунду рука Черного потянулась вперед и схватила меня за горло, сжала так сильно, что я перестала дышать.
— Ты мной командовать собралась, малышка Элис? Забыла свое место?
— Я не… — выдавила я с трудом.
— Я этого кота еще год назад пометил, подрихтовал под себя, а ты что? Забрала? Кто тебе разрешил?
Чтоб его. Так вот, почему Элис запрещала забирать Ушастика! Совсем не из-за того, что не любила кошек, просто боялась.
— Я… хотела спросить о детях. О моих. Они… пропали…
Рука Черного все еще сжимала мое горло, и я не сразу заметила, как его настроение изменилось. Пьяно блестящий глаз прищурился, а затем Черный приблизился и глубоко вдохнул, как будто принюхивался.
— Твоих? Почему это твоих? Один — приблудыш, а двое — уж извини, но мои, и я распоряжаюсь.
— Они…
— Давно пора было к ним руку приложить, я все-таки отец. Ты-то к ним какое отношение имеешь? То, что вы из одной мамки вылезли, еще ничего не значит. Но что вырастила — спасибо.
Что? Я попыталась вырваться их хватки, но Черный только сжал мою шею сильнее и потянул на себя, так что наши лица оказались почти вплотную друг к другу. Растянул губы в улыбке.
— Да, налилась ты соком. Когда я тебя приметил, тебе было лет шестнадцать, сиськи только начали проклевываться. — Он потянулся к моей груди, и я дернулась. — Но вот мать твоя… Она была хороша. Оставила мне, правда, сувенир. На память.
Он улыбнулся шире, так что выражение лица стало безумным, и показал свободной рукой на шрам. Я нащупала в кармане артефакт Миры,
— Ну, я ей тоже оставил. И того идиота, за которым она была замужем, удавил, чтоб под ногами не путался. Должна была мне спасибо сказать, хоть узнала, что такое настоящий мужик в постели. Жалко, умерла при родах, я бы ее еще раз… Но ты-то лучше, а? Созрела, налилась… Год назад от меня сбежала, а сейчас… сейчас бежать тебе некуда. Сама пришла. Соскучилась?
Чтоб тебя, озабоченный ты козел.
Я сжала зубы и процедила:
— Я хотела спросить. Дети…
— Какое тебе до них дело? Мы с тобой новых сейчас наделаем.
Он снова приблизился к моей шее, и меня передернуло. Бить? Или пока подождать? Судя по всему, вино развязало Черному язык, настроение у него было болтливым.
— Скажи, малышка Элис, как так получается. Годами выстраиваешь порядок — а потом все катится богине в задницу из-за одного слюнтяя, а?
— Слюнтяя? Это…
Хватка на горле не дала мне договорить, из горла вырвался только хрип. Черный прижал меня к стене теснее, уткнулся носом в шею.
Фу. Сейчас меня прямо на него стошнит. От вони немытого тела, вина и табака дышать было невозможно. Стоило подумать, что именно из-за этой падали умерли родители Элис… Так вот, в чем дело. Вот, почему Элис узнала о делишках Черного: он сам легко мог проболтаться. Внутри поднялось восхищение девушкой, которая умудрилась не только вырастить одна братика и сестричку, но и сбежать от этого выродка. Неудивительно, что она была готова на все, даже шантажирвать мадам Розу и мыть в борделе полы, лишь бы не возвращаться сюда и держать детей от него подальше!
— Староста, этот слюнтяй. Думал, я просто так всех перебил, лишь бы ему деревню отдать, олух. Расслабился, стал еще большей падалью, чем был. Как дошло до дела, так нож не смог удержать. Слабак. Теперь придется выдумывать что-то другое, а с живой мелюзгой всегда сложнее, чем с мертвой.
Лапы Черного шарили по моему телу, я, содрогаясь от отвращения, прикрывала рукой карман с артефактами, чтобы он их не нащупал.
В голове лихорадочно метались мысли. Седрик говорил, что один из способов использования магически одаренных детей — изготовление «Напитка живой смерти». Для него нужно, чтобы… чтобы ребенка убил кто-то, наделенный властью, и вырезал ему сердце.
Выходит, у старосты, который все-таки все понял про дар Эми и передал это Черному, ничего не вышло.
Я изо всех сил старалась анализировать только факты и не думать о том, что чуть не произошло.
Дети живы. Это главное. Черный расстроен и пьян из-за того, что все пошло не так.
Это… хорошо.
Но… «всех перебил, лишь бы ему деревню отдать»? Это он о семье Миры? За тем, что они погибли, тоже стоял Черный?.. Ну конечно. Ему нужно было сделать старостой своего человека, а семья Миры мешала. Как сама Мира выжила? Должно быть, случайно или смогла спастись благодаря своему дару. Сердце сжалось, внутри поднялась злость. Особенно когда я вспомнила фарфоровую куклу и деревянную лошадку: детские игрушки, которые до сих пор хранила Мира.