Мамонт
Шрифт:
Слишком далеко вперёд заглядывать мы не стали, пока что нам, кроме цемента, требовались строительный песок, рубероид и какая-никакая арматура в фундамент – траншею под который надо было ещё и выкопать. Кирпича на фундамент и даже на часть стены полуподвального этажа хватало. До зимы этот полуэтаж хотелось бы возвести и перекрыть. Часть его, под будущей кухней, я отводил матери под кладовку, остальное пространство – под свою мастерскую. О бетонных плитах для перекрытий невозможно было даже мечтать, оставалось класть дерево. Раздобывание дерева, да и какого именно, и где, заботу эту мы оставили «на потом».
Мы сидели втроём у распахнутых Мамонтовых ворот и поглядывали на кирпич,
– Первая мировая, революция, – говорил задумчиво тесть, – гражданская война…Януарий Нефёдович, конечно, много людей от смерти спас… Ну, они ему – кто кольцо обручальное за буханку хлеба, кто картинную галерею из личного поместья за пятнадцать пудов муки… А после – загон в колхозы, озеро Хасан, Халхин-Гол, война КВЖД, испанская, финская, Отечественная, японская, корейская… А сорок шестой и сорок седьмой – страшно голодные годы у нас были…
– Насчёт картин дело известное, – сказал я, – они в потолочном перекрытии все сложены, над холодной прихожей – её Мамонт сенями называл. Потолок-то там ниже, чем везде. А бумажные репродукции в богатых рамах, которые по всем комнатам развешаны, это фальша: под бумажками-то живопись девятнадцатого века. А железяки в сарае видели? Два неподъёмных короба – в углу, около верстака?Втулки, валики… С виду, вроде бы, нержавейка, но это платина, магнит её не берёт, я проверял. Было время, платину не знали, куда девать – и лет десяток использовали в швейных машинках «Зингер». А дед Януарий, как известно, после нэпа механиком трудился – на швейной фабрике, и ему ничего не стоило платину на сталь заменить: дал заказ от фабрики на завод, в токарный цех – и все дела. Только вот мне теперь забота:и в банк не сдашь, и ювелир, сокурсник по институту – всего лишь бедный художник…А деньжищи огромные…Закопать на огороде, что ли, до времени…
– И правильно! – заметил мне тесть. – Деньги – это бумага, и умные люди всегда меняли её на драгметалл.
– Ну, насобирал Януарий в голодные годы этого драгметалла, – заговорил и отец, обычно молчавший, – да при нэпе напокупал изрядно, да ведь Мамонт Нефёдович всё выгреб, чай. Платину за металлолом принял, во вторчермет поленился сдать – куда, мол, мне копейки-то эти… Подсвечники, вон, из «пианинной», и те не взял – навар-то с серебра не ахти.
– Иди-ка, щи разогрей пока, – попросил его тесть: матери дома не было, – а мы тут инструмент изготовим.
С кружкой «слона» и папироской я поплёлся вслед за тестем к сараю. Подымаясь со скамейки, он мимоходом выдернул из бунта натасканной нами арматуры шестимиллиметровый стальной пруток. Купленная мной наковальня уже засажена была в большущий чурбан и готова к употреблению. Тесть молотком оттянул на ней, заострил кончик прутка, а другой конец закрутил в тисках в удобную рукоять.
Приняв по рюмке и отобедав щами, мы разделили на троих золотые и серебряные монеты – отчасти по пословице: сырые яйца в одной корзине хранить нельзя, можно все сразу расколоть. Причём, неделимые остатки, один рубль и два «полуимпериала» достались, как хозяину, мне. Снова вышли на улицу и устроились на скамейке. Закурили «Герцеговину-Флор», я пил чаёк, отец потягивал «Жигуля», тесть поигрывал заострённым прутом.
– Скажем так, – заговорил тесть, – где-то двадцатый год, Януарий в отъезде и деньги у него кончились, а здесь чекистами на него арест объявлен…Дом обыскан, оружие не найдено, дверь опечатана, барахло не тронуто – чекисты люди честные тогда были…допустим. И вот, приезжает Януарий недели через две, ему говорят: в доме, кажись, засада. И он что? Он тёмной дождливой ночкой подлазит под скамейку: его не заметишь, хоть ты сядь на неё! И вытаскивает
Ворота по-прежнему были настежь. Я сгонял за своей сапёрной лопаткой, с которой на рыбалку ходил. Тесть-фронтовик, не удосужившись даже ткнуть в землю щупом, снял лопаткой пласт дёрна под серединой скамейки, ближе к забору. Опустился на колени, прошёл в глубину на четверть, разгрёб землю руками и с усилием выдернул завёрнутый в брезент увесистый чемоданчик. Занёс в сад, за створку ворот – от дурных глаз, и тщательно заровнял ямку, притоптав пластом дёрна. Заперлись в «пианинной» и вывалили содержимое чемоданчика на гладкий стол: чтоб матерьял скользил, чтоб удобнее делить было. Конечно же, тесть оказался гениально прав насчёт колец. Разделили, отцу и тестю вышло по четыреста одному кольцу, мне четыреста три. В мою же долю вошли и все перстни с разнообразнейшими камнями и замысловатыми печатками.
– А я весной под ульем их прикопаю, – сообщил тесть, – а под которым – только вы будете знать.
– Я тоже в земле упрячу, – сказал отец, – под кустом, под жимолостью – может, и ягоды слаще станут… Домишко-то деревянный, вдруг пожар… Или залезет кто… Народ-то не больно смирный тут…
Я спутешествовал на подловку и принёс коробку, замеченную там раньше. Мамонт, видимо, отнёсся к этому товару с пренебрежением – вскрыл, взглянул и отбросил в сторону. В коробке были небольшие сумки тонкой хорошей кожи с медными крепкими застёжками, эдакие купеческие кошели. Мы взяли три штуки, сгребли в них кольца, ссыпали разделённые золотые и серебряные монеты – и я хотел было закинуть коробку на чердак, но тесть велел пока воздержаться. Спрятав сумки в ящики стола, мы с отцом вышли вслед за тестем в сад и остановились под высоким мамонтовским крыльцом.
– Вот, опять предположим, – начал тесть, – Януарий Нефёдович в отъезде, а тут пожар. Нижняя лавка с кирпичным сводчатым потолком тоже, конечно, пострадала бы, что-то бы там обуглилось и прочее такое… Основное золото у него было, разумеется, там, под полом… Я так думаю, он с почты позвонил брату в Сибирь и намекнул об этом, и вызвал его сюда – но не дождался. Мамонт явно всё выгреб. Но нам кое-какая мелочьгде-нибудь всё же осталась. Возможно, что-то мы и найдём – не торопяся… Особо-то в зиму делать нечего, металлоискатель соберу – электрик всё-таки, а войну-то сапёром пропахал… А вот запасы Януария на случай пожара должны быть тут, под крыльцом. Представьте себе: является Януарий из деловой поездки, а тут головни дымятся и пожарные последние вспышки заливают. Ну, дарит он пожарным на водку и они освобождают ему вот это место от упавших горелых брёвен. Он, конечно же, со слезами ходит вокруг пожарища, а вечерком спокойно выкапывает червонцыи вскоре заново отстраивает свой дом. Но мы видим: никакого пожара не случалось, следовательно, монеты здесь, под крыльцом.
Я взял у тестя щуп и с первого же тычка на небольшой глубине наткнулся, вроде бы, на кирпич. Принёс лопатку, мы опустились на колени, и тесть снял слой дёрна. Докопался до трёх кирпичей, рядком лежащих – под ними, в небольшом кирпичном колодце сверкнули золотые десятки. Я принёс три пустых ведра – чтоб легче было нести монеты. Не успели наполнить и треть ведра – и враз подняли головы на приветствие. Ворота мы позабыли нараспашку, любая собака забегай. Перед нами стоял одетый по-дорожному молодой гигант, явно по виду деревенский. Мы вышли из-под крыльца, поздоровались с пришельцем за руку и назвали себя. Пришелец назвался Николаем и пояснил: явился по объявлению в газете, а дом-то назаперти.