Мантык, охотник на львов

Краснов Петр Николаевич

— Что же дарили Русскіе государи негусу?

— Наше знакомство съ Россіей началось случайно. Къ намъ пріхалъ русскій — Леонтьевъ. Время было тяжелое. Война надвигалась на Абиссинію. Никогда мы не воевали съ европейцами и боялись ихъ. Это было еще тогда, когда у васъ былъ императоромъ Александръ III. Леонтьевъ подарилъ негусу Менелику II мудрые совты, онъ помогъ нашей побд надъ итальянцами подъ Адуей, онъ научилъ насъ стрлять изъ пушекъ… А потомъ онъ доставилъ намъ ваши прекрасныя ружья и патроны… А, когда вся страна была полна ранеными и больными, и наши хакимы ничего не могли съ ними сдлать, вашъ Государь прислалъ къ намъ своего генерала Шведова со многими врачами, и они устроили лазареты и госпитали и вылчили

многія тысячи людей. Это былъ такой подарокъ! такой подарокъ, какого другіе намъ не длали. Мы никогда этого не забудемъ. Посл Шведова пріхалъ вашъ посланникъ Власовъ. И опять съ нимъ пріхали врачи со своими большими знаніями, со своими прекрасными лекарствами. Тогда такое было настроеніе, что нашъ негусъ просилъ вашего Джонъ-Хоя принять всю Абиссинію подъ свое управленіе и было бы два христіанскихъ государства, какъ два брата — старшій и младшій. Власовъ привезъ много подарковъ отъ вашего Государя, но то были не эти игрушки. Онъ привезъ драгоцнный лемптъ, сдланный совсмъ по абиссински, но такъ великолпно расшитый и украшенный, какъ у насъ не умютъ длать. Привезъ круглый щитъ, весь изъ серебра, въ самоцвтныхъ камняхъ и съ эмалевымъ Русскимъ двуглавымъ орломъ. Онъ привезъ еще трехъствольное ружье съ золочеными стволами и еще много прекрасныхъ, дорогихъ и нужныхъ вещей. Среди нихъ были серебряные сосуды для омовенья, сдланные по нашимъ образцам. Цариц Таиту были привезены: уборъ изъ парчи, какой, разсказывали намъ, носили Русскія царицы, еще для нея же…

Но тутъ раскрылась дверь во внутренніе покои и полный человкъ съ сдой бородою по пухлымъ фіолетовымъ щекамъ сдлалъ знакъ старому придворному.

— Негусъ просятъ тебя, — сказалъ старикъ и широкимъ жестомъ показалъ на дверь.

Коля вошелъ въ небольшую чистую комнату. Въ глубин на стул съ высокой спинкой и налокотниками сидлъ негусъ.

Въ дневномъ освщеніи, безъ окруженія пестро и парадно одтой свитой, негусъ казался простымъ и скромнымъ. Лиловый, расшитый по краю узкимъ золоченымъ узоромъ плащъ красивыми складками драпировалъ его стройное, худощавое тло. Большіе темные глаза смотрли на Колю съ ласковою привтливостью. При немъ былъ одинъ старый геразмачъ и дряхлый старикъ въ черной шерстяной шам. Переводчикъ Маркъ сталъ въ сторон, у окна.

Коля отвсилъ низкій поклонъ и остановился въ трехъ шагахъ отъ негуса.

— Я радъ видть тебя, московъ Николай, въ другомъ положеніи и не въ качеств обвиняемаго, — тихо сказалъ негусъ. Онъ говорилъ такъ отчетливо, что Коля понималъ его безъ переводчика. — Я радъ, что ты въ добромъ здравіи, и я пригласилъ тебя, чтобы пожелать теб счастливаго пути.

Коля, молча, поклонился.

— Я разсмотрлъ ту бумагу, что находилась въ ящик клада, зарытаго нашимъ другомъ, московомъ Петросомъ, и что адресована была на наше имя. Петросъ пишетъ намъ, что, если кладъ будетъ вырыт московомъ, который привезетъ съ собой «уракатъ» на его орденъ звзды Эфіопіи 3-й степени, пожалованный ему его величествомъ Менеликомъ II, то чтобы ему передать деньги, положенныя имъ на храненіе въ наше казначейство. Я сдлалъ распоряженіе, чтобы мой казначей и хранитель сокровищъ Даджа-Бальчи, передалъ теб эти деньги.

Дряхлый старикъ въ черной шам подошелъ къ Кол.

Негусъ нагнулъ голову, давая понять мальчику, что аудіенція окончена. Коля опять низко поклонился негусу.

— Да хранитъ Богъ Московію и да пошлетъ ей опять мудраго христіанскаго Джонъ-Хоя, — сказалъ, улыбаясь привтливой улыбкой, негусъ.

Коля вышелъ за старикомъ въ черной шам.

Старикъ повелъ его какими то каменными переходами внизъ, и тамъ, въ подвал съ арками, передалъ ему мшокъ золотыхъ французскихъ двадцати-франковыхъ монетъ и попросилъ его расписаться въ полученіи по ныншнему курсу стадесяти тысячъ французскихъ франковъ.

Съ этимъ мшкомъ на томъ же разукрашенномъ мул Коля вернулся

въ свою хижину, гд его съ нетерпніемъ ожидали мистеръ Стайнлей и Маріамъ.

XXXIV

ДОМОЙ!

Утромъ — бднякъ, слуга изъ милости у американца мистера Стайнлея, ничего не имющій, безпокоящійся за своихъ близкихъ, такихъ же нищихъ, какъ онъ самъ — посл полудня Коля оказался обладателемъ ста десяти тысячъ франковъ. Сумма казалась ему громадной! Пока онъ халъ отъ Гэби до берега рчки Хабаны, чего, чего онъ только не передумалъ, какихъ плановъ не создалъ, какихъ воздушныхъ замковъ не построилъ.

Сто десять тысячъ!

Да на это можно помочь и Россіи!

Мистеръ Стайнлей, которому все разсказалъ Коля, вс свои планы раскрылъ, улыбнулся.

— Милый Коля, — сказалъ онъ. — Не стройте никогда ни своего, ни чужого; ни тмъ боле счастья своей родины на деньгахъ. Помните всегда: не въ деньгахъ сила, а въ труд. Эти деньги достались вамъ лишь для того, чтобы вы могли свободно трудиться и могли бы себя приготовить для Родины, которой нужны не деньги, но сильные, честные и знающіе люди. Сто десять тысячъ, — это вовсе не такія большія деньги, на которыя все можно сдлать. Прежде всего вашъ долгъ Дарсонвилямъ?..

— Половина, — сказалъ Коля. — Пятьдесятъ пять тысячъ…

— Остается — столько же. Вы, вотъ уже пятый мсяцъ, какъ оставили своихъ безъ есякой поддержки.

Коля схватился за голову.

— Мн страшно, мистеръ Стайнлей, и подумать, что съ мамочкой, Галиной и Селиверстомъ Селиверстовичемъ. Одна надежда, что Дарсонвили ихъ не оставятъ.

— Пошлите имъ сегодня же по телеграфу десять тысячъ. Переведите вашъ долгъ Дарсонвилю черезъ банкъ и увдомьте его о томъ телеграммой. Остальные пошлите своимъ черезъ банкъ.

— А Мантыку? — спросилъ Коля. Американецъ покачалъ головой.

— Не знаете вы, Коля, Мантыка. Не возьметъ вашихъ денегъ Мантыкъ! Онъ именно тотъ золотой человкъ, какіе такъ нужны Россіи. Онъ безъ денегъ пріхалъ сюда, безъ денегъ живетъ здсь и безъ денегъ сдлаетъ свое дло, когда призоветъ его родина. Надъ нимъ почіетъ благодать Божія. Промыселъ Господній промышляетъ о немъ — и ему нужно въ жизни не больше, чмъ птиц лсной, чмъ полевому зврю.

— Да, — сказалъ Коля. — Вы правы. Мантыкъ не возьметъ, а Селиверсту Селиверстовичу мы поможемъ.

— И помогите не деньгами. Помните, Коля — тотъ, кто даетъ деньги — мало, что даетъ, тотъ, кто себя даетъ, кто даетъ свою любовь, свои заботы, свой трудъ, свою ласку — тотъ поступаетъ по заповди Христовой, тотъ истинный христіанинъ.

Вошла съ готовымъ обдомъ Маріамъ. Мистеръ Стайнлей кивнулъ на нее головой, и Коля понялъ, какъ много имъ дала покоя и уюта въ эти тяжелые дни скромная дочь абиссинскаго геразмача, сама ничего не имвшая.

Посл обда принялись за дла. Вмст съ мистеромъ Стайнлеемъ похали въ банкъ и все сдлали, какъ сказалъ американецъ. Вернувшись, сердечно простились съ милымъ Русскимъ хакимомъ, съ Маріамъ, которая отправлялась въ Гадабурка къ отцу, и на другой день утромъ уже садились въ пыльные вагончики французской желзно — дорожной компаніи Шефнэ, чтобы хать въ Джибути.

Обратный путь показался сладкимъ мигомъ. Изъ окна вагона совсмъ по иному выглядла степь и пустыня. Да и то сказать! — апрль мсяцъ наступилъ. Мимозы бурно цвли и покрытыя нжнымъ пухомъ желтыхъ пушистыхъ кисточекъ, такъ благоухали, что заглушали запахъ сквернаго угля паровоза. Въ открытыя окна вагона лились ароматы пустыни, степей и лсовъ. Все зеленло и цвло. На маленькихъ блыхъ станціяхъ, горвшихъ на солнц полуденнымъ зноемъ, на песчаные перроны выходили черные плотные галласы и сухіе, костлявые данакили. Первые несли въ плетеныхъ лукошкахъ печеныя яйца, инжиру и бананы, вторые протягивали блыя, срыя и черныя страусовыя перья, пыльныя шкуры зебровъ и леопардовъ.