Марина из Алого Рога

Маркевич Болеслав Михайлович

— И то правда, вздохнулъ князь. — Какъ подумаешь только, что Горбачевъ, Толкачевъ, Тукмачевъ, Фицтумъ, Розенбаумъ et toute la satan'ee kyrielle de mes управляющіе наворовали у меня денегъ…

Онъ только свистнулъ въ заключеніе.

А Іосифъ Козьмичъ, вернувшись къ себ,- онъ занималъ лвое крыло обширнаго Алорожскаго дома, — засталъ въ зал Марину, распустившую косу и, съ великолпными волосами своими закинутыми за плечи, раздиравшую пальцемъ листы свжаго нумера какого-то петербургскаго журнала. Она не читала, а пробгала глазами за одно и то же время романъ нкоего господина

Омнипотенскаго, и помщенный вслдъ за нимъ какой-то трактатъ о соціальной патологіи, сочиненія доктора Лиссабонскаго, — что впрочемъ оказывалось совершенно тождественнымъ.

"Очень прогрессивно, но ужь очень скучно!" думала Марина, нетерпливо обрывая толстую бумагу, въ надежд, что "дальше лучше пойдетъ"…

Она живо обернулась на шумъ шаговъ Іосифа Козьмича.

— Что тамъ, этотъ князь пріхалъ? спросила она. — Я чаю сейчасъ послала…

— Надо ужинъ снарядить, да освтить ихъ тамъ чмъ-нибудь… Да не помнишь-ли, гд ключъ отъ того шкафа, въ которомъ рдкія книги? урывисто пропускалъ сквозь зубы г. Самойленко, сердито шагая по комнат.

Онъ мелькомъ взглянулъ на нее, — она показалась ему какъ-то особенно красива…

— Да ты бы сама туда пошла! сказалъ онъ, останавливаясь на ходу.

— Это еще для чего? надменно фыркнула она.

— Ну, не чванься, матушка. И онъ ласково повелъ на нее глазами. — Недолго намъ, можетъ-быть, оставаться здсь, такъ молодцами покажемъ себя ему на-послдяхъ, чтобъ онъ не воображалъ, что очень жалемъ.

— Что это, значитъ? съ удивленіемъ перебила его Марина.

— А то это значитъ, съ новою вспышкою гнва зашагалъ Іосифъ Козьмичъ, — что этотъ шальной философъ какой-то отдаетъ триста тысячъ и дворецъ свой, — гд мы тутъ живемъ двадцать лтъ, на учебное заведеніе!…

— На какое учебное заведеніе? повторила, слдя за нимъ блестящими глазами, двушка.

— А на такое, что будутъ въ немъ всякихъ шалопаевъ въ наставники народа приготовлять.

Марина всплеснула руками, и свтлая, чистая радость озарила какъ пламенемъ ея молодое, говорящее лицо.

— Триста тысячъ и домъ свой, едва могла проговорить она, — и это онъ жертвуетъ для блага народа? Да онъ посл этого великолпный господинъ!

— Да, точно, пробурчалъ себ подъ носъ г. Самойленко:- великолпный дуракъ!…

— Я сейчасъ все имъ устрою, защебетала Марина, связывая наскоро лентою свои распущенные волосы. — Ну, а князь этотъ каковъ?

— А этотъ шутъ еще какой-то невиданный, ршилъ неумолимо про Пужбольскаго практическій Іосифъ Козьмичъ.

Черезъ полчаса Марина, тихо подкравшись къ дверямъ библіотеки, наблюдала за слугами, уставлявшими тарелками и бутылками большой круглый столъ, освщенный лампою. За другимъ столомъ, при двухъ свчахъ, сидли другъ противъ друга Завалевскій и князь, огненная борода котораго напоминала нашей героин не Ричарда Львиное Сердце, — такъ какъ о немъ, и вообще объ историческихъ лицахъ, она въ своемъ качеств современной двицы имла лишь самое слабое понятіе, — а жида-разнощика, у котораго она покупала булавки. Друзья горячо промежь себя спорили. Это былъ все

тотъ же, въ третій разъ возобновлявшійся споръ о происхожденіи абиссинцевъ.

— Согласенъ; оставляю теб Пельгрева и о Макс Миллер не упомяну, говорилъ графъ;- но вотъ теб самое рудиментарное доказательство: нарчіе, на которомъ читаютъ Библію вс Абиссинскія племена, къ какому принадлежитъ оно семейству языковъ?

— Къ Семитическому, отвчалъ Пужбольскій.

— Что и требовалось доказать, торжествовалъ Завалевскій.

— Да разв это доказательство, разв иметъ какой-нибудь смыслъ подобный силлогизмъ, визжала огненная борода, колотя себ въ грудь, обими руками:- Чехи читаютъ Библію на латинскомъ язык,- ergo чехи Латинскаго племени?…

— Отецъ прислалъ вамъ ключъ отъ книгъ, неожиданно для него проговорила вдругъ Марина, легкою поступью своею незамтно скользнувшая тмъ временемъ въ залу.

Онъ отороплъ, глянулъ на нее, срывая шляпу, которую до сей минуты, въ пылу неустанно возобновлявшагося пренія, все не успвалъ еще стащить съ головы.

Она положила, улыбаясь, ключъ между двумя пріятелями и молча указала рукою на простнокъ, въ который вдлана была витрина для инкунабулъ.

Пужбольскій схватилъ ключъ и свчку со стола и тотчасъ же отправился. къ нимъ.

А Марина, какъ стояла, повернула голову, смлымъ и ласковымъ взглядомъ глянула въ самые глаза Завалевскаго и проговорила горячо и медленно:

— Вы хо-рошій человкъ!

— Почему вы такъ думаете? спросилъ онъ въ изумленіи.

— Я знаю! также медленно промолвила она опять, кивнула головой сверху внизъ, еще разъ улыбнулась ему и — скрылась.

— Mon cher ami, быстрымъ шагомъ переходя къ нему отъ витрины, зашепталъ Пужбольскій тотчасъ вслдъ за ея исчезновеніемъ, — ты въ Венеціи, въ церкви Santa Maria Formosa былъ?

— Былъ.

— Святую Варвару Пальма Веккіо помнишь тамъ?

— Очень хорошо помню.

— Эту силу, жизнь, красоту! восклицалъ восторженно Пужбольскій. — И не напоминаетъ теб ее, — avec moins de distinction, peut-^etre — эта… не хочу знать, не говори кто, зачмъ, для чего? но эта прелестная Erscheinung, которую мы съ этой минуты такъ и будемъ называть: la bel la Barbara di Corno carmino (Алаго-Рога)!

— Barbara, пожалуй, шутливо отвчалъ Завалевскій, на котораго выходка Марины — онъ не могъ объяснить себ ея смысла, — нсколько непріятно подйствовала, — но никакъ уже не великомученица…

III

Было уже довольно поздно, когда Завалевскій, проводивъ Пужбольскаго въ приготовленную ему комнату, вернулся въ кабинетъ, гд онъ веллъ приготовить себ постель на диван. Онъ потушилъ принесенную имъ свчу и подошелъ къ раскрытому окну…

Майская ночь лежала кругомъ, безмолвная и прозрачная. Широкая полоса тни падала справа на землю отъ вковыхъ липъ, колоссальною группой подымавшихся съ этой стороны сада, и сквозь какой-то причудливо очерченный прорывъ въ сплошной листв ихъ вершинъ выглядывалъ золотымъ пятномъ щербатый мсяцъ, словно лампада изъ глубины пещеры. Изъ сада несся проникающій запахъ жасмина; туманы поднимались надъ ркой…