Маша и Гром
Шрифт:
— Глупое ребячество, — решительно отрезала она.
Я бы засмеялся, если бы не дырка в боку. Наверное, Маша была права. У меня и впрямь поднялась температура. Ничем иным, кроме лихорадки, я свой следующий вопрос объяснить не могу.
— Тебе понравились тюльпаны?
Она похлопала глазами, глядя на меня.
— Ты точно не в себе, — заключила, когда закончила буравить меня вопросительным взглядом. — Допустим, понравились.
— Хорошо, — выдохнул я через силу. Голова кружилась все сильнее и сильнее.
— Ничего
— Мы можем попытаться.
Словно в замедленной съемке она протянула руку и коснулась моей щеки, заросшей щетиной. Я вздрогнул. Никогда в жизни не думал, что такой простой жест может вместить в себя столько чувств.
— Мне снова будет больно, — еще печальнее сообщила она и провела пальцами вниз к подбородку. Потом скользнула по шее и сжала ладонь на правом плече, и сделала небольшой шажок вперед, подойдя ко мне вплотную.
— Не от меня, — хриплым голосом пообещал я, и она приложила к моим губам указательный палец, заставив меня умолкнуть.
Я смотрел в ее темные глаза, словно завороженный. Маша улыбнулась.
— Не обещай того, в чем не уверен, — уже мне в губы выдохнула она и первая меня поцеловала.
Это тоже было похоже на вспышку. Острую, как и моя боль в боку. И такую же яркую. Я запустил правую руку в волосы ей на затылке, растрепав косу, и еще ближе прижал ее к себе, словно она могла в любой момент исчезнуть.
А ведь действительно могла.
Забывшись, она прижалась ко мне вплотную, неловко задела повязку и тут же в испуге отпрянула назад, когда я невольно застонал.
— Блин, прости, прости, — зашептала горячо и виновато.
— Снова сбежишь? — я посмотрел на нее и увидел, как она сперва захлопала глаза, не сообразив, а потом засмеялась.
— Нет, — Маша сжала мою правую руку. — Не сбегу.
Глава 21. Маша
Я сошла с ума. Я клялась, самой себе клялась, что после Бражника я никогда в жизни не свяжусь с бандитом. Не какому-то чужому человеку такое пообещала, а себе! И что в итоге?..
Громов... Кирилл... нет, все-таки Громов пошевелился во сне.
Я снова сидела в кресле в его спальне, а он снова отходил от наркоза — накануне вечером ему второй раз зашили разошедшуюся рану. Врач сказал, что он напрасно геройствовал — теперь заживать будет еще дольше. Вот бы еще к его словам хоть кто-то прислушался.
Визит эфэсбешника привнес еще больше хаоса в нашу жизнь. Я не понимала, почему именно — никто мне ничего не рассказал — но чувствовала, что дело плохо. Произошло нечто из ряда вон выходящее. Даже дядя Саша занервничал, а я думала, он давно утратил эту способность.
И это Громов еще не знал о своей бывшей Алене, которая тогда перехватила нас с Гордеем на улице. Наверное, Мельник рассказала дяде Саше, не мог не рассказать.
Я вздохнула и сцепила пальцы в замок. Во сне Громов казался таким... спокойным. Расслабленное лицо без вечно нахмуренных, заломанных у переносицы бровей. Губы не искривлены в привычной усмешке. Челюсть не напряжена, зубы не сцеплены, по скулам не ходят желваки.
Я встала и подошла к нему, опустилась на край постели, стараясь действовать бесшумно, чтобы его не разбудить. Хотя под наркозом, по словам врача, он пробудет еще около часа. Я приложила раскрытую ладонь к его щеке, чувствуя покалывание щетины. Непривычно. Почти всегда я видела его уже гладко выбритым.
Он даже не вздрогнул, не почувствовал мое прикосновение. Почему-то украдкой, я бросала быстрые взгляды на его плечи и верхнюю часть груди, не прикрытую одеялом.
У него были широкие, мощные плечи. Я помнила, как перекатывались его мышцы под моими ладонями. Я помнила, как крепко могут держать его руки.
С трудом сглотнув образовавшийся в районе груди комок, я приложила тыльную сторону ладоней к своим щекам. Они пылали, словно я занималась чем-то непристойным. Насколько непристойно вот так беззастенчиво разглядывать спящего человека, пользуясь его беззащитным положением?..
Я провела пальцем по татуировке на его правом плече. Очертила все черные широкие линии, из переплетения которых и складывался хитрый узор. Его кожа была теплой, почти горячей. После операции поднялась температура?..
Я не думала головой, когда поцеловала его минувшем вечером. Я вообще ни о чем не думала. Я так устала все анализировать. Ко всему подходить критически. Но, боже мой, как же мне было страшно.
Страшно снова что-то чувствовать. Страшно от того, что мне снова разобьют сердце. Страшно пустить кого-то внутрь себя, поделиться своими эмоциями. Я два долгих года этого не делала, выстроив вокруг себя замечательную крепкую стену. Она надежно отгородила меня от внешнего мира и проявления любых эмоций.
Потому что я больше не хотела бояться. И ждать, когда мне снова сделают больно, я тоже не хотела.
Я жила в своем изолированном мирке два года и не хотела никуда из него выходить. Но реальность решила иначе. Реальность привела в мою жизнь Кирилла Громова, который смял все воздвигнутые мною барьеры. Который бульдозером проехался по моей стене, не оставив от нее камня на камне.
С ним внутри меня впервые за очень долгое время что-то проснулось. В мире появились яркие краски. В дополнение к двум цветам — черному и белому — пришло что-то новое. Мне захотелось распрямиться, твердо опереться на ноги и хорошенько оглядеться. Мне захотелось увидеть, что происходит вокруг.