Маски сброшены
Шрифт:
Алексис последовал за ней. По счастью, она его не заметила. Вряд ли она, вообще, была способна кого-либо заметить. Она была погружена в какие-то собственные мысли, которые на данный момент занимали её больше, нежели мелькающие перед ней силуэты. Она машинально направлялась к какому-то заветному месту, не оглядываясь и не сбиваясь с пути, словно знала наизусть каждый поворот и закоулок.
Холод пронзил изнутри Алексиса, когда она остановилась у особняка князя Ворожеева.
"О, нет!
– в ужасе подумал он.
– Мой отец никак не может быть в этом замешан!"
Прежде,
– Ну как?
– поинтересовался Ворожеев у Софи.
– Мне впору надевать траур и играть роль безутешного вдовца?
От его цинизма у Алексиса больно сжалось сердце, а лицо передернулось от отвращения.
– Вашу жену удалось спасти, - без всякой интонации сообщила Софи.
– Вот досада!
– И, кажется, она идет на поправку.
– На поправку?
– возмутился Ворожеев.
– Ты хочешь сказать, она выздоравливает?
– Да.
– Она должна была уже умереть или, во всяком случае, находиться при смерти, но никак не выздоравливать! Что это значит? Как такое могло случиться? Это было верное средство. Или ты что-то сделала не так, плутовка? Ты меня, часом, не провела?
Он сильно сжал её руку. Девушка вскрикнула от боли.
– Я все сделала, как вы велели!
– со стоном сказала она.
– Тогда почему она так легко отделалась?
– Не знаю.
– Не знаешь?
Он ещё сильнее сжал её руку, словно хотел передавить её.
– Быть может, яд не успел подействовать, - страдальческим голосом произнесла девушка.
– Ей быстро сделали промывку от яда.
– Промывку от яда!
– поморщился Ворожеев над этой фразой.
– Дура! Это тебе надо сделать промывку... от глупости! Ты наверняка оставила следы. Как узнали, что она приняла яд? Кому могло прийти это в голову?
– Не знаю. Я ничего не знаю!
Вне себя от гнева и досады, Ворожеев резко и грубо толкнул её. Она упала на диван.
– А я даже рада, что все так произошло!
– пытаясь подавить свой страх, произнесла Софи.
– Господь не допустил, чтобы я совершила душегубство.
– Моя очаровательная крошка!
– с ухмылкой произнес Ворожеев.
– Неужели ты думаешь, что на этом все так и остановится? Ну нет! С тебя ещё станется! Тебе придется по-новому проделать то, что ты уже проделала. Только
Не в силах более выносить гнусное вероломство отца, Алексис вышел из укрытия. Его лицо было искажено болью и презрением.
– Какой же вы отвратительный и ничтожный человек!
– воскликнул он.
– Алексис!
– растерянно пробормотал Ворожеев.
– Как ты здесь оказался?
– Мне кажется, в данный момент это не имеет значения, а имеет значения то, что мне все известно. Вы руками этой особы пытались отравить мою мать.
– Послушай, сын...
– пытался что-то сказать в свое оправдание Ворожеев.
– Не называйте меня сыном!
– резко оборвал его Алексис.
– Я стыжусь, что во мне течет ваша кровь!
– Но это так, - с самодовольством заметил Ворожеев.
– Ты мой сын, и в тебе течет моя кровь. Нравится тебе это или нет. Ты дитя двух врагов. И пора бы уже с этим смириться, сынок.
– Какой бред! Смириться с тем, что вы едва не отравили мою мать!
– Она наверняка сделала бы то же самое, покуда была бы на моем месте!
– Она никогда не была бы на вашем месте!
– Всякого может постичь несчастье, разорение и бедность, - возразил Ворожеев.
– Она никогда не дошла бы до преступления, даже если бы её постигло самое страшное несчастье! И никогда не опустилась бы ни до одного из ваших недостойных и бесчестных поступков. И знаете: почему? Потому что благородство - не только у неё в роду, но и в душе. А вам неведомо, что это такое.
– Красиво и легко рассуждать о благородстве души, - непримиримым и обвиняющим тоном произнес Ворожеев, - имея при этом приличный дом, процветающее поместье и капитал в банке. Но совсем иное, когда ты вынужден влачить такое жалкое состояние. И все по её вине! Она сама вынудила меня пойти на такой крайний шаг.
– Вам нет никакого оправдания!
– А я и не пытаюсь оправдаться!
– с ехидством произнес Ворожеев.
– Тем более перед тобой - жалким подобием своей маменьки. И коли ты стыдишься, что в тебе течет моя кровь, то я стыжусь, что у меня такой сын девицеподобный святоша. Ты вобрал в себя все то, что мне ненавистно!
– Вот вы и показали свое истинное лицо!
– с хладнокровным безразличием, за которым скрывались огромная обида и разочарование, произнес Алексис.
– В полной мере проявили свои отцовские чувства. Не сложно же было сбросить с вас эту маску лицемерия.
– Полно! Кто бы говорил о лицемерии! Ты всегда изображал передо мной хорошего сына, а ведь ты никогда не питал ко мне сыновней привязанности.
– Не легко питать сыновнюю привязанность к тому, кто сам не питает к тебе никакой привязанности.
– Ну вот, - заключил Ворожеев.
– Похоже, мы оба сбросили свои маски. И каков же итог? Твоя мать - мой враг, впрочем, как и я - её. Ты на стороне своей матери. Это неудивительно, поскольку ты всегда принимал её сторону, что бы она не совершила против меня. Следовательно, ты и мой враг, поскольку ты на стороне моего врага.