Маски сброшены
Шрифт:
– Что ж. Тогда избавьтесь от меня, как вы пытались избавиться от моей матери!
– с ненавистью воскликнул Алексис.
– Никто не знает о том, что знаю я. А я знаю достаточно. И если со мной что-нибудь случится, никто не посмеет обвинить в этом вас. Это было бы слишком чудовищно! Правда, есть эта особа, - Алексис небрежным жестом указал на Софью, которая молча следила за этой моральной битвой отца с сыном.
– Особа, которая тоже знает достаточно. Но она тем более не посмеет обвинить вас. Как я понял, вы держите её в жестком кулаке и в большом страхе. К тому же она ваша сообщница.
–
– Одно дело - отправить на тот свет жену, которую ты ненавидишь, совсем другое сына, в котором течет твоя кровь. При том, единственного продолжателя рода князей Ворожеевых. Нет, сын, пусть ты полное подобие своей маменьки, но твоя жизнь для меня священна.
– Благодарю за величайшую милость, - с сарказмом произнес Алексис. Только вот ответной от меня не ждите. Потому что если мою мать снова постигнет несчастье от вашей руки, ваша жизнь для меня не будет стоить ничего! А теперь, прощайте! Я не желаю более знать вас и видеть!
Алексис резко дернулся и стремительно ринулся прочь из дома своего отца.
– Проклятая Эльза!
– вне себя от ярости крикнул Ворожеев.
– Она отняла у меня все! Мое состояние, мое былое величие, и даже моего сына!
– Ваш сын сам отрекся от вас, и не без причины, - дерзко заметила Софи.
– Ваше состояние вы прокутили. Теперь мне это ясно. А ваше величие...
– Заткнись, дура!
– крикнул на неё он.
– Сделай ты все как надо, не было бы этих проблем!
– Вы думаете, ваш сын выдаст нас полиции?
– поинтересовалась она.
– Нет, - возразил он.
– Он слишком благороден, чтобы пойти на это. Он будет страдать, ненавидеть, но он ничего не сделает против меня.
– Пока вы ничего не сделаете против его матери, - прибавила она.
Алексис выбежал из особняка. Охваченный чувством огромного разочарования, разбитый душевной болью, он вцепился в колонну, словно искал у неё поддержки. Из его груди вырвался душераздирающий вопль, переполненный таким отчаянием, что оно вне сомнения способно было бы вызвать содрогание и отклик в душе у любого, услышавшего этот вопль. Алексис несколько раз ударил кулаками ни в чем не повинную колонну, вымещая на ней все свои болезненные эмоции. Но как бы Алексису не было тяжело и больно, он не позволил своим эмоциям окончательно раздавить его. Он собрался духом, взял себя в руки и побежал прочь от этого проклятого места, где даже земля, деревья и кирпичная ограда - внушали ему отвращение.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Княгиня Элеонора Львовна Шалуева была из той породы женщин, которые всегда все - или почти все - обо всех - или почти обо всех - знают. Она была в курсе всех новостей, сплетен и слухов, которые распространялись в высших кругах. Ей всегда было дело до всех и до всего. Но особенно ей было дело до того, что говорилось об её семье и происходило вокруг её семьи. При помощи различных хитростей и знакомств ей удавалось проникать в корень этих разговоров об её семье, а при помощи интриг и денег - вырывать эти корни, если они были ей неприятны, или же, наоборот, подпитывать, если они были ей полезны.
Княгиня Шалуева не виделась с дочерью с того самого дня, когда в ультимативной форме заявила ей, что если та разведется
Именно от Антипа княгиня Шалуева узнала о "неизвестной болезни", неожиданно постигшей Елизавету. Элеонора Львовна сидела в своем кабинете в высоком кресле и с важным видом разбирала какие-то письма и бумаги, когда Антип сообщил ей эту новость.
– Моя дочь серьезно больна?
– удивленно переспросила Элеонора Львовна.
– Но с чего это вдруг?
– Их сиятельство Елизавета Алексеевна вчера вечером почувствовали себя очень плохо и даже потеряли сознание. Молодой барин Алексей Дмитриевич очень перепугались за свою маменьку. Меня послали за доктором.
– Ну? И...
– нетерпеливо произнесла Элеонора Львовна.
– Я привез доктора. Гнал изо всех сил. Едва ось у коляски выдержала. А то, не приведи Господь, сломалась бы по дороге, и пришлось бы...
– Эти подробности меня не интересуют, - пренебрежительно произнесла она.
– Что за болезнь у моей дочери?
– Не могу знать, ваше сиятельство, - виновато развел руками Антип.
– Что же ты не попытался узнать?
– упрекнула она.
– Я пытался. Да никто ничего не говорит. Их сиятельство Елизавета Алексеевна только сегодня утром пришли в себя. Молодой барин Алексей Дмитриевич распорядились, чтобы никто не заходил в покои их сиятельства, а сами куда-то уехали. Их сиятельство очень слаба и ещё не выходили из своих покоев. А еду им собственноручно готовит их горничная и никому не дозволяет к ней притрагиваться. Так распорядились молодой барин.
Княгиня Шалуева отложила в сторону бумаги. В словах Антипа она почувствовала какую-то опасность. Она медленно выпрямилась и странным взглядом, от которого веяло холодом, посмотрела на него.
– Почему? Что все это значит?
– спросила она.
– Да разве ж я знаю, ваше сиятельство? Мы люди подневольные. Господа с нами не делятся. Они только отдают распоряжения, а наше дело - исполнять. Правда, сказывают, будто...
Антип в нерешительности остановился.
– Ну и что же ты замолчал?
– нетерпеливо произнесла Элеонора Львовна.
– Сказывают, будто Елизавету Алексеевну пытались отравить.
– Откуда тебе сие ведомо?
– Конечно, все что говорят господа - не наше дело, - замялся Антип. А коли их разговор случайно долетит до нас, мы не должны брать его в толк.
– Говори же!
– прикрикнула она.
– Я случайно слышал, как доктор говорил что-то о яде с молодым барином и их сиятельством графом Вольшанским.
– С графом Вольшанским?
– удивленно переспросила княгиня Элеонора Львовна.
– С каким ещё графом Вольшанским?