Масонская касса
Шрифт:
— А говорить? Говорить станешь?
Слепой не ответил. Он лежал в неестественной позе человека, упавшего на асфальт автомобильной стоянки с двенадцатого этажа, и не подавал признаков жизни.
— Чтоб тебя, майор, — с досадой сказал генерал Косареву и встал. — Опять ты перестарался! Учти, если подохнет раньше времени, закопаю тебя рядом с ним. Живьем закопаю, понял? Посади его и приведи в чувство!
— Да что ему сделается? — проворчал Косарев, легко, как мешок с сеном, отрывая Глеба от земли.
Он посадил пленника на освобожденное генералом место, прислонив его безвольное
— Ну, — сказал генерал Прохоров, — будешь говорить?
— Сперва скажите о чем, — прохрипел Слепой. — А то пока что получается, как в том детском стишке: а он не понимает, за что его ругают…
— Сейчас поймешь, — пообещал генерал.
Он вынул из нагрудного кармана камуфляжной куртки сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его и поднес к лицу Глеба, держа за уголки. Лист представлял собой фотографию, без затей распечатанную на бытовом принтере. Качество снимка оставляло желать лучшего, однако лицо пожилого загорелого господина в белом тропическом костюме и зеркальных очках, которого сняли в тот миг, когда он выходил из стеклянных дверей какого-то отеля, было видно превосходно.
— Он неплохо выглядит для покойника, как ты полагаешь? — сказал генерал Прохоров. — Снимок сделан вчера. Как ты это объяснишь?
— А, — с огромным отвращением произнес Сиверов, отводя глаза от фотографии, — вон оно что! А я-то думаю, при чем тут какой-то экзамен… Правильно говорят, что добрые дела наказуемы. Старый козел! Под пальмы его потянуло… Как будто нельзя было спрятаться получше!
— Так-так, — заинтересованно произнес Прохоров. — То есть ты не против небольшого интервью?
— Да хоть сто порций, — сказал Слепой, устало прикрывая глаза. — Валяйте, спрашивайте.
— Что-то ты больно сговорчивый, — с подозрением заметил генерал.
Глеб открыл глаза, и его разбитые губы искривились в подобии иронической улыбки.
— Так ведь расклад ясен, — заявил он. — Мне в любом случае конец. Так лучше сдохнуть от пули в затылок, чем дожидаться, покуда эта горилла, — он указал глазами на Косарева, — разберет тебя на запчасти… Спрашивайте, товарищ генерал-лейтенант.
Прохоров не стал мелочиться, поминая тамбовского волка.
— Ладно, — сказал он. — Объясни, почему ты его не пристрелил.
— По дружбе, — немедленно ответил Сиверов. — Уж больно человек хороший, мы с ним столько лет душа в душу… Глупо, конечно. Надо было пристрелить. Но он еще и заплатил за свою жизнь.
— Это другое дело, — заметил Прохоров. — А то «дружба», «душа»… Я одного не понимаю: что он вообще имел в виду, рекомендуя мне тебя?
Глеб пожал плечами и сморщился от боли.
— У него был план, — сказал он, — согласно которому я должен был проникнуть сюда, на объект, и устроить тут какую-нибудь шумную заварушку… Одним словом, нарушить секретность —
— Старая сволочь, — с досадой произнес Прохоров. — Неймется ему! Ну, и зачем это ему понадобилось?
— Скориков рассказал ему о деньгах — сколько денег, откуда, как сюда попали. Генерал Потапчук заподозрил, что залогом сохранности этих наличных служит соответствующая сумма из российского стабилизационного фонда, переведенная… — Глеб закашлялся и сплюнул под ноги кровавый сгусток, — переведенная в Штаты через сеть подконтрольных Кремлю банков. По его замыслу, нарушение секретности должно было обеспокоить американскую сторону настолько, что она потребовала бы немедленного восстановления статус-кво. Сами понимаете, судьба украденных президентом Бушем денег нашего честного генерала не волновала, он, как обычно, пекся исключительно о благе Отечества…
Уловив прозвучавшую в последних словах иронию, генерал Прохоров поиграл бровями.
— А ты?
— А что — я? От присяги освобождает только смерть, так ведь я и есть мертвый — по крайней мере, официально, по документам. Отечество меня похоронило, отчислений в пенсионный фонд на мое имя никто не делает… Ясно, что сто тонн денег мне на горбу не унести, но я человек негордый, мне бы и парочки вещмешков хватило… Ну, чего вылупился? — сказал он Косареву, который с совершенно обалделым видом стоял в стороне. — Не знал, что воровской общак охраняешь? Теперь будешь знать. Интересно, сколько ты с этим знанием проживешь.
Последнее замечание произвело именно тот эффект, на который было рассчитано. Никому из присутствующих эта мысль явно не приходила в голову. Косарев пребывал в блаженном неведении и ждал только, когда ему разрешат, наконец, довести до конца начатое дело и превратить Слепого в окровавленный мешок, набитый раздробленными костями и размягченным до состояния фарша мясом. А для генерала и Семашко бывший майор был просто крупным и свирепым цепным псом, умеющим хорошо выполнять команды хозяев. И лишь теперь до всех троих дошла простая истина: узнав, что хранится в шахте, Косарев стал не менее, а пожалуй, и более опасен, чем Глеб. Как и Слепой, он давно уже числился в покойниках и был предоставлен самому себе. Сообразить, что ждет его и всех остальных «живых мертвецов» после того, как в их услугах перестанут нуждаться, было нетрудно даже ему; еще проще было понять, что поделенные на тридцать человек охраны полтора миллиарда долларов — это намного лучше, чем пуля в голову и известковая яма в качестве могилы.
Партия была разыграна в мгновение ока. Ладонь генерала Прохорова легла на крышку кобуры; Косарев, не оборачиваясь, протянул руку за спину и схватил прислоненный к стене автомат. Но полковник Семашко оказался самым быстрым из троих. Его охотничий нож, рыбкой блеснув в тусклом свете электрической лампочки, пролетел по воздуху и с неприятным чавкающим звуком воткнулся Косареву в глотку, погрузившись в нее почти по рукоять. Пока все смотрели, как бывший майор падает, по пути к земле превращаясь из живого покойника в обыкновенный труп, Глеб нащупал и откинул запор, прижимавший крышку к горловине канистры, на которой сидел.