Масонская касса

Воронин Андрей Николаевич

Косарев стал начальником караула в «Барсучьей норе» посмертно. Командуя разведротой в Чечне, он немного перестарался, допрашивая пойманную с поличным снайпершу-украинку. При виде того, что осталось от допрашиваемой к концу их беседы, по словам самого Косарева, блевали даже матерые спецназовцы, ветераны обеих чеченских войн. Майора Косарева разжаловали, отдали под суд и приговорили к пожизненному заключению. Отсидев примерно полгода, он тяжело заболел, умер и был похоронен, после чего чудесным образом воскрес во плоти в непосредственной близости от объекта «Барсучья нора», который весь личный состав возглавляемого полковником Семашко подразделения именовал не иначе как «Сучьей дырой».

История Косарева здесь никого не удивляла — потому, наверное, что каждый из охранников «Сучьей дыры» мог рассказать

о себе что-то похожее. Глеб Сиверов и сам уже много лет значился в списках погибших при исполнении интернационального долга, что, собственно, и послужило одной из причин его появления здесь. Единственным официально живым человеком на объекте был комендант, полковник Семашко, — тот самый, который однажды ночью, подвезя Глеба до дома, заявил, что теперь у него только два пути и оба так или иначе ведут в квадрат Б-7. Только по одной из этих дорог, доверительно добавил полковник, придется ехать вперед ногами…

«Мне тебя рекомендовали, — повторил он. — Думаю, ты догадываешься кто. Послужной список у тебя подходящий, и проверку ты прошел. Даже две проверки, если считать этого твоего напарника, Якушева. Ты ведь с ним уже разобрался? Ну вот, я так и думал. Хоронить ездил, да? Молодец. А куда девал? Что? В речку?! Чудак ты, ей-богу. Она ж через город течет, как раз с той стороны. Значит, не сегодня завтра приятель твой где-нибудь тут, в городе, вынырнет». — «Плевать», — сказал в ответ Глеб.

Ему действительно было плевать, найдут тело Якушева или нет. Гораздо сильнее его в тот момент волновало, по какой из двух ведущих в квадрат Б-7 дорог его отправит полковник Семашко.

Все стало понятно, когда полковник представился. Фамилия была Глебу знакома — ее упоминал покойный генерал Скориков, исповедуясь Федору Филипповичу в своих грехах. Офицер с такой фамилией служил в миротворческом контингенте на территории Абхазии и был одним из тех, кто обеспечивал беспрепятственный проход колонны Скорикова до российской границы. Он был человеком генерала Прохорова; судя по всему, отправляя сюда Глеба, Павел Петрович с самого начала планировал эту встречу. Ход мыслей генерал-лейтенанта был ясен. Полковник Семашко уже некоторое время испытывал острую нехватку личного состава: воскресших мертвецов, удовлетворяющих всем остальным требованиям, предъявляемым к охране «Барсучьей норы», даже в огромной России не так уж много. Оставалось только проверить, насколько агент по кличке Слепой соответствует этим высоким требованиям. Первым этапом проверки было убийство генерала Потапчука, вторым — совместная работа с Якушевым. Если бы Глеб попытался прямолинейно и честно отработать полученный аванс, а потом еще и дал бы Якушеву себя убить, о нем бы просто забыли, как об использованной салфетке: туда ему и дорога, раз на большее не способен, а нам дураков не надо, у нас своих девать некуда…

Что же до Зямы, Журавлева и прочих персонажей, которые в последнее время активизировали нехорошую возню вокруг квадрата Б-7, то со всей этой шушерой полковник Семашко мог разобраться самостоятельно: это была та самая работа, которую его «живые покойники» умели выполнять лучше любой другой. Судьба Василия Николаевича Зимина, предпринявшего вылазку в квадрат Б-7 в ту самую ночь, когда Глеб познакомился с полковником, служила тому доказательством.

Две недели карантина, во время которых биография Глеба проверялась со всех мыслимых и немыслимых точек зрения, оказались для него тяжелым испытанием. Он провел эти две недели, валяясь на узкой солдатской койке в каком-то бетонном склепе без единого окна, следя за ходом времени лишь по включениям и выключениям висевшей под потолком лампочки. Когда лампочка загоралась, наступало утро, когда гасла — ночь; так, по крайней мере, считал Глеб, хотя на самом деле все могло быть наоборот. Лампу могли включать ночью, а выключать с наступлением утра; охрана могла щелкать выключателем произвольно, через неравные промежутки времени, чтобы сбить с толку и вывести из строя биологические часы узника. И всякий раз, слыша скрежет отодвигаемого засова, Глеб внутренне готовился к тому, что вместо подноса с едой и питьем сейчас получит пулю в голову.

Но палач так и не пришел, из чего следовало, что липовая биография Слепого оказалась не по зубам даже генерал-лейтенанту Прохорову. Вместо палача

в камеру явился полковник Семашко собственной персоной и произвел своеобразный ритуал, торжественно вручив Глебу портупею с кобурой, в которой лежал «стечкин», и стакан, до краев налитый слегка разбавленным водой медицинским спиртом. Глеб выпил залпом и туго перетянул талию широким офицерским ремнем, после чего полковник, хлопнув его по плечу, сказал: «Служи, солдат» — и вышел, оставив дверь камеры открытой настежь…

Располагая всего тремя десятками «живых покойников», полковник Семашко ухитрился наладить весьма эффективную систему охраны вверенного ему объекта. Изучив ее — настолько, насколько это вообще было возможно, — Глеб пришел к выводу, что обладающий определенным набором профессиональных навыков и качеств человек, в принципе, мог незамеченным подобраться к «Сучьей дыре». Однако для этого необходимо было знать точный график патрулирования, а график этот менялся каждые два дня. Наряды, коротавшие ночи в разбросанных по лесу временных укрытиях — старых караульных помещениях около заброшенных ракетных шахт, палатках, землянках и даже построенных на скорую руку шалашах, — ежедневно получали по рации новые инструкции. Каждый день (или ночь, в зависимости от полученного приказа) они выходили на новый маршрут и в конце смены останавливались на отдых в новом убежище, несколько часов назад покинутом другим нарядом. Каждый наряд состоял из двух человек; всего нарядов было десять, и этого вполне хватало, чтобы мимо них не проскользнула незамеченной даже мышь. Еще десять человек несли караульную службу на самом объекте; те, кто патрулировал лес, не приближались к «Сучьей дыре» месяцами, пока не наступала их очередь заступать в караул. Охранять «нору» считалось делом легким и приятным, сродни отпуску, там люди спали в нормальных кроватях, могли хоть каждый день принимать душ и вместо опостылевших консервов и сухарей ели приготовленную на плите горячую пищу.

Глеб слонялся по лесу в компании Косарева уже второй месяц и еще ни разу даже издалека не видел «нору». То обстоятельство, что напарником новичка полковник Семашко назначил именно Косарева, наводило на мысль об очередном этапе проверки. Похоже, полковник слегка помешался на проверках и соблюдении секретности; впрочем, Глеб не знал, как он сам повел бы себя на месте Семашко. Его положение было сродни положению командира маленького партизанского отряда, очутившегося в глубоком тылу противника: одно неосторожное движение, одна неудачная диверсия — и от отряда останется мокрое место. Так что подозрительность полковника выглядела вполне оправданной, хотя Глебу от этого было не легче: всякий раз, засыпая бок о бок с Косаревым, он опасался, что не проснется.

Опасался он, впрочем, не только этого. Порядок действий патрульных в случае проникновения в квадрат посторонних был определен раз и навсегда. Обнаружив на охраняемой территории чужака, патрульный должен был оповестить по рации базу, после чего весь личный состав поднимался по тревоге и приводился в состояние полной боевой готовности. Если наряд мог справиться с вторжением самостоятельно, ему предписывалось сделать это — по возможности тихо и не оставляя следов, — и немедленно доложить обстановку. Если же одолеть супостата своими силами наряд не мог или, переоценив свои возможности, погибал в неравном бою, в течение четверти часа указанный им участок квадрата оказывался блокированным всеми имеющимися в наличии силами.

С учетом обстоятельств это была вполне эффективная система, частью которой с некоторых пор являлся Глеб Сиверов. И, будучи одним из винтиков этой отлаженной машины уничтожения, он частенько задавался вопросом: как поступить, если они с Косаревым вдруг наткнутся в лесу на мужичка с ружьецом или бабу с лукошком? Действовать согласно инструкции? Продолжать выполнять задание, а на случайных прохожих плевать — бабы новых нарожают?..

Вопрос этот казался Глебу неразрешимым, и выход из этой гипотетической ситуации ему виделся только один: шлепнуть напарника, благо тот все равно числится в покойниках, а потом в одиночку на свой страх и риск попытаться просочиться мимо кордонов и патрулей к объекту «Барсучья нора». О том, что он станет делать, когда доберется до этого местечка, имея три автоматных рожка и две пистолетные обоймы, Сиверов старался не думать.