Мастер и Жаворонок
Шрифт:
— Он не заслуживал носить его. Очевидно.
У меня не было времени рассмотреть герб на кольце-печатке, но, очевидно, для нее оно имеет большое значение, которого я пока не понимаю. Возможно, внутри даже есть подсказка, и я начинаю крутить крышку, чтобы открыть банку и попробовать вытащить кольцо из восково-серой мякоти.
— Нет, — говорит Ларк. В ее глазах полнейшая паника. Она мгновенно бледнеет. — Не открывай, пожалуйста, Лаклан, — когда я вопросительно поднимаю бровь,
— Что ж, но ты успела засыпать блестки в банку.
Ларк бормочет что-то похожее на «снжнк», почесывая затылок и устремляя взгляд в пол.
— Я не расслышал, герцогиня.
— Снежинки, — повторяет она чуть громче, затем машет рукой в мою сторону, не встречаясь со мной взглядом. — Встряхни.
Я перевожу взгляд с нее на банку и обратно, потом встряхиваю. Кольцо звякает о стекло, а палец постукивает по стальной крышке. Когда я ставлю его на место, крошечные сверкающие снежинки кружатся вокруг оторванного пальца, потом медленно опускаются на дно банки.
— Снежный шар, — медленно произношу я, ожидая, когда она поднимет глаза, чего она не делает. — Ты сделала из отрезанного пальца йибучий снежный шар.
— Тогда наступило Рождество, — говорит она, пожимая плечами. — Хотелось… праздника.
— П… праздника… — я выдыхаю длинную, тонкую струйку воздуха и ставлю банку обратно онемевшими пальцами. — Я просто… какого хрена, Ларк… ты…
Ларк наклоняет голову, приподнимает брови, ожидая, что я продолжу. Ее плечи напрягаются, и я понимаю, что она готовится к битве, так что я решаю выпалить это, пока она не оттолкнула меня.
— Ты серийная убийца?
— Нет, — она усмехается. Звучит фальшиво. — Конечно, нет. Нет. Скорее… — она погружается в раздумья, взвешивая несколько возможных ответов. Меня пробирает до глубины души страх, когда она хмурится, а затем расслабляется. Мгновение спустя на ее лице появляется яркая улыбка. — Множественный истребитель.
Ларк решительно кивает, и блестящие белокурые пряди, собранные в конский хвост, перекидываются через плечо. Я и глазом не успел моргнуть, а она уже выглядит так, будто только что выпила десять порций эспрессо, когда расплывается в лучезарной улыбке и говорит:
— Честно говоря, теперь я чувствую себя намного лучше, когда наконец-то кому-то рассказываю.
Ларк поворачивается лицом к кофеварке.
Воцаряется тишина. Неудивительно, что она наполняет ее еле слышимым пением.
Она измельчает зерна. Берет розовую кружку в форме черепа. Наливает молоко в кувшин из нержавеющей стали и включает кофемашину. Кажется, она не замечает, что я все это время смотрю на нее, разинув рот.
— Множественный… истребитель? — наконец говорю я. Ларк, не поднимая глаз, улыбается и
— Имя Господа? — выпаливает она в ответ, хихикая, когда нажимает кнопку, и кофемашина с жужжанием включается. — Это что, перекличка в школе? Имя Господа, пожалуйста, поднимите руку, если вы в классе.
Я в шоке. Просто в шоке. Даже не знаю, что сказать.
Но это не имеет значения, потому что Ларк просто продолжает.
— Бьюллер… Бьюллер… Бьюллер… Его нет, но прошлой ночью видели, как он выходил из кафе. Господи… Господи… Господи…
— Какого хрена…?
— Боже мой, ты что, никогда не смотрел «Выходной день Ферриса Бьюллера»? — голубые глаза Ларк сияют весельем. — Ох, нужно устроить классический комедийный марафон. Надо сходить за попкорном. Немедленно. У меня на примете есть такой отличный…
— Вернись назад, мать твою, — перебиваю я, делая шаг вперед, мой голос низкий и строгий. Ларк мгновенно меняется. Веселье исчезает с ее лица.
Нет. Даже хуже.
Это похоже на внезапный туман, который накатывает с моря и закрывает солнце.
Свет в ее глазах тускнеет. Она расправляет плечи, сжимает кувшин ладонями, молоко в нем еще не вспенилось, костяшки пальцев побелели от силы хватки. Судя по выражению решимости на ее лице, я понимаю, что если подойду на шаг ближе, то это молоко выплеснется мне в лицо.
Но это не просто решимость. Я вижу, как бьется пульс на ее гладкой шее.
Это страх. И я знаю это лучше, чем кто-либо другой.
Я пытаюсь расслабиться, хотя, судя по тому, как ее взгляд перебегает с моего лица на плечи, на сжатые кулаки и обратно, мне не очень-то удается выглядеть спокойным.
Когда я с трудом разжимая руки, то засовываю их в карманы, а затем говорю:
— Вернемся к теме «множественного истребления».
Ларк сглатывает.
— О скольких… истреблениях… идет речь?
— М-м-м, — Ларк поднимает взгляд к потолку. — Я думаю… семь?
— Семь?
— Нет, восемь. Точно восемь.
— Ты же не серьезно.
— Ну, был один парень, который умер в больнице, может быть, дня через четыре. Это считается?
В ответ я хмуро смотрю на нее.
— Он мог умереть из-за некомпетентности врачей, — продолжает она, постукивая раненными пальцами по металлическому кувшину. — Или, может быть, он подавился булочкой. Знаешь, еда в больнице довольно плохая. Могло случится что угодно, на самом деле. Да, не думаю, что он считается. Должно пройти четыре дня после отсрочки.
— Не бывает отсрочки, Ларк.
Она вздыхает.
— Да, наверное, ты прав. Пусть будет девять.
— Хочешь сказать, что ты убила…
Ларк рычит.
— Ладно, ты истребила девять человек, — говорю я, вытаскивая руку из кармана и махая в ее сторону. — Ты. Чертова Ларк Монтегю.