Мастер и Жаворонок
Шрифт:
— Это просто… — что? Хорошо? Плохо? Блять, не знаю. Я качаю головой и хватаюсь руками за перила, но холодный металл никак не успокаивает жар внутри.
Ларк наблюдает. Ждет. Но внутри меня что-то сломано. Как будто я продолжаю нажимать на клавиши пианино, но нет звука.
На мгновение в глазах Ларк появляется жалость.
— Я не сказала Слоан, потому что люблю ее, Лаклан. Я не сказала Роуэну, потому что люблю его. Они ждут, что я буду другим человеком, а не такой, какая я есть. Все так думают. И я не хочу, чтобы они разочаровались. Я не хочу, чтобы они думали обо мне в плохом смысле. Но ты уже думаешь. Ты понял это с того момента,
Ее шаги эхом отдаются от бетонных стен и стальных балок, когда она спускается по лестнице, а Бентли, словно призрак, следует за ней по пятам. А я просто наблюдаю. Не окликаю их, и они не оглядываются. Дверь издает металлический скрежет, а затем наступает тишина.
Я все еще здесь. Стою на месте. Держусь. За что?
Отпускаю перила и поднимаю ладони вверх. Крошечные чешуйки ржавчины покрывают мою кожу.
Только теперь, когда она ушла, я по-настоящему осознаю кое-что.
Даже раскрыв эти секреты, я все равно почти ничего не знаю о Ларк Монтегю.
— Кейн, — произношу я вслух. — Я ничего не знаю о Ларк Кейн.
Вхожу в квартиру с растущей решимостью. Затем хватаю ключи, куртку, и ухожу.
11_ГОЛОГРАММА
ЛАРК
Мои глаза все еще закрыты, а в голове крутится одна мысль, как песня на повторе: я много, о чем жалею. В основном из-за этого чертова кресла. Может быть, чуть-чуть из-за Лаклана. Но в основном из-за кресла.
Уже за полночь, и я только что отвлеклась от уборки, чтобы посидеть в круглом плетеном кресле у окна. Именно здесь я воображаю, что нахожусь на открытом воздухе, огни города расстилаются передо мной, как звездное покрывало, и вид кажется бесконечным. После нашей ссоры Лаклан отправился к своему боссу и вернулся, заучив наизусть все детали того, чего Лиандер хочет от моей семьи. Это довольно простой список. Минимум четыре задания по контракту в год. Гонорар в пятьсот тысяч долларов. И кексы, приготовленные самой Этель.
— Они правда такие вкусные? — спросил тогда Лаклан.
Я бросила на него подозрительный взгляд, когда он возник в поле моего зрения.
— Ты никогда не пробовал?
Когда он покачал головой, я слегка разочаровалась. Если бы ситуация была обратной, я бы уже перепробовала все ароматы, чтобы лучше узнать своего противника. Точно так же, как я погуглила всё о его студии, «Ателье Кейн». Я просмотрела все фотографии в портфолио Лаклана и прочитала все отзывы о его бизнесе. Просмотрела его посты в социальных сетях — в основном они посвящены различным проектам изделий из кожи, иногда проскакивали фотографии с аквалангом. Меня волнует, что он многого не знает обо мне только потому, что так будет намного сложнее убедить мою семью в том, что мы по-настоящему любим друг друга. Это на сто процентов единственная причина.
— Что ж, — сказала я, пожав плечами, — хотелось бы так думать. Но если ты когда-нибудь решишь попробовать кексик «Монтегю», зайди в фирменный магазин на улице Вейбоссет в Провиденсе. Там всегда вкуснее, чем те, которые готовят на опт.
Лаклан медлил, как будто хотел начать другой разговор, возможно,
Было, наверное, около пяти, когда я заснула в круглом кресле, и только в начале седьмого проснулась с гитарой, все еще лежащей на коленях.
И теперь я пытаюсь потянуться.
Я не чувствую своих ног. И свою задницу. И одну руку, которая целый час была зажата между ногой и корпусом гитары. Я снимаю наушники и издаю зевок, который переходит в измученный стон, протирая глаза.
Когда я открываю их, в поле зрения появляется чашка кофе, которую сжимает татуированная рука.
— Не хотел будить тебя звуком кофемашины, — говорит Лаклан, когда я смотрю на него одним глазом, другим все еще не желая просыпаться. — Это растворимое, но я подумал, что оно поможет тебе прийти в себя.
Принимая чашку, я изучающе смотрю на него. Сегодня он кажется серьезным. В его голосе нет ни единой дразнящей нотки. Он смотрит на меня так, словно я умираю, и не знает, что делать. Между его бровями пролегла глубокая складка, и даже после того, как я сделала глоток мерзкой коричневой жижи, которую отказываюсь называть «кофе», он все еще в чем-то сомневается. Какое-то беспокойство волнами накатывает на него, несмотря на попытки скрыть это. Он даже выхватывает гитару из моих рук, когда я пытаюсь положить ее на пол.
— Ты не ложилась спать прошлой ночью? — спрашивает Лаклан, его взгляд скользит по моему лицу.
— Нет. Вроде, нет.
— Позавчера вечером ты тоже не спала.
— С нашей первой встречи твои наблюдательные способности, наконец, улучшились.
Лаклан вздыхает.
— Я уже говорил тебе. Я был без очков.
Я щелкаю пальцами и одариваю его коварной улыбкой.
— А я была накрашена. В десять слоев, — говорю я, ставя кружку на приставной столик и поднимаясь с кресла.
Лаклан закатывает глаза почти так же, как Слоан, и у меня в груди разливается тепло. Раздражать его намного приятнее, чем та отвратительная жижа, которую я беру с собой на кухню.
— Спасибо, что попытался, — говорю я, выливая кофе в раковину, — но это просто дьявол в жидкой форме, и теперь нужно изгнать дьявола из раковины. In nomine Patri, et Filii, et Spiritus Sancti13.
— Ты знаешь латынь?
Я фыркаю и ополаскиваю кружку.
— Я знаю Константина, Джона Константина, — как и ожидалось, когда я оглядываюсь на него через плечо, Лаклан ничего не понимает. — Ты на самом деле не смотрел «Константин»? Я думала, ты шутил, когда спрашивал на днях, но, честно говоря, меня нисколько не удивляет, что ты понятия не имеешь, о чем я говорю. В печи — для тебя самое место.
— Я думал, ты скажешь, что выучила это в школе-интернате, где познакомилась со Слоан. Эшборн, верно?
— Да, — на моих губах появляется слабая улыбка. Я удивлена, что он не подразнил меня в ответ. — Эшборн.
— Но ты не закончила учебу, — говорит Лаклан, усаживаясь и проводя рукой по поверхности моего нового кофейного столика. Я бросаю на него подозрительный взгляд, начиная молоть свежую порцию зерен эспрессо. — Слоан рассказала мне об этом недавно.
— Да. Мы закончили учебу дома у тети, с частными преподавателями.