Материалы к альтернативной биографии
Шрифт:
– Но если он не люб своей невесте?
– С чего вы это взяли?...
– Макс вдруг встал, прислушался, вертя головой, потом быстро сказал, - Я вызову его сюда, и вы посмотрите... Сейчас мне нужно отлучиться. Библиотека ваша, - прибавил с улыбкой и вышел.
Не трудно догадаться, какие книги я отыскивал, но в отличие от моего заветного героя, я быстро позволил сну меня сморить и протомить почти до ужина, на который сошлись все, кроме Альбин. Макс сказал, что она нездорова, но он дал ей лекарство, а мы, её товарищи хорошо сделаем,
XVIII
Воздух в турецкой комнате был тяжёл и приторно-горек. Среди бессмысленной пестроты ковров, подушек, мозаик на пышной кушетке лежала на боку бледная Альбин. Её лицо казалось каплей воска на многоцветном арабесковом платке. Она медленно подняла на нас усталые, затуманенные и слезящиеся глаза и только вздохнула, неопределённо качнула свесившейся рукой. Джеймс присел на пол, так что его лицо сравнялось с её.
– Что у тебя болит?
– спросил он, не зная, как это интонировать.
– Живот, - слабо ответила она, - И не болит, а так... Сил просто нет...
– Послушай,... а это... не беременность?
– Нет. ... Уже нет.
Медора заломила руки и закричала:
– Как ты могла так поступить, несчастная! безумная!! преступница!!!
Ада схватила её и вытолкала за дверь, обозвав лицемерной прохиндейкой, но та и из коридора донимала нас воплями об ужасном злодействе, которому нет оправдания и прощения. Леди Лавлейс и Полина вышли утихомирить проповедницу, а с Альбин остались только я да Джеймс.
– Да, - сказала она, когда стало тихо, - убийство. Я убил... всё счастье мира - твою любовь... Ведь ты теперь меня возненавидишь...
– С чего вдруг,...
– Джеймс неумело погладил её по волосам, - Это меня не касается... Это только твоё дело... Ты... У тебя... нет никаких там обязательств...
– Значит, мы останемся друзьями?
– По-моему, ты как раз из тех людей, с которыми лучше дружить.
– Давай вернёмся в Англию.
– Давай.
– Я стану телохранителем твоей... Эмили. ... Научу Дэнни плавать, стрелять и драться.
– Отличная мысль. .................. А хочешь,... я принесу его тебе сейчас? Будешь думать, что он... Он сейчас стал тихий. И, кажется, немножко улыбается.
– Н-нет, лучше не надо...
– Всё, я уже решил.
XIX
Возвращаясь к себе, он встретил Медору. Она рыдала; она бросилась ему на шею, стала умолять о спасении, предлагать себя жёны, клясться в вечной благодарности и верности, и нежности, и обещать детей, уют и счастье и целовать в самые губы...
А на утро комната Альбин была пуста. На шестиугольном мозаичном столике лежал моток обрезанных медных волос и записка: "Прости, брат. Будь свободен. Сын тебя полюбит".
Бережно держа этот клочок двумя пальцами, Джеймс погрузился в остывшую кушетку. Мы пытались что-то сказать ему, но он уставил на дверь остекленевшие слепые глаза и вдруг громко запел какую-то рыбацкую песню. Так до темноты он сидел и пел, пока не свалился в душные подушки.
Эмили - а как она, интересно, повела себя, когда её муж, вдруг исчез вместе с их ребёнком? Справедливый - и подлый вопрос...
Встал он вместе с солнцем, очень спокойно попрощался со всеми, сердечно поблагодарил Макса за деньги на дорогу, поцеловал руки дамам...
– Я рад был с вами познакомиться, - сказал мне Джеймс, - Спасибо, что не считали меня лучше, чем я есть.
– Вы могли бы - из этой благодарности - сделать кое-что?
– спросил я и протянул ему бесценный дневник, - Прочтите.
Он взял, промолвил: "Хорошо", и мы расстались.
Ещё через день леди Ада отбыла на родину, а Полина - к своему жениху.
Я дождался приезда господина Тайфера. Накануне Медора в слезах просила меня не оставлять её с ним наедине; я согласился дежурить ночью у двери этой помешанной. Когда я заступил на свой постыдный пост, суженый был уже внутри, а робкая невеста бесстыдно ласкалась к нему, рассыпаясь непристойной лестью и какими-то насмешками...
XX
Вбежав прямо в спальню к Максу, я взвыл:
– Ну, почему меня никто не любит!!?
Белый маг вылез из-под чёрного одеяла, усадил меня, зажёг свечи.
– Вас, друг мой, не никто не любит. Вас не любят женщины. Догадываюсь: вам знакомо ощущение, словно кто-то преследует вас, чтоб отнять всё, что вам желанно. Какой-то призрак внушает вам, что вы ни на что в мире не смеете претендовать, что вы не нужны миру.