Материалы к альтернативной биографии
Шрифт:
– Но это просто... свинство!
– Не-не-не! Это искусство! Ну, пора.
Мой бедный друг и не менее несчастный доктор уже вошли в столовую - под конвоем.
– Как чувствует себя милорд сегодня?
– спросила я не поднимая глаз.
– Отлично чувствую. Еды здесь вдоволь. А где моя жена?
– на это фразе голос Джорджа чуть пресёкся. Здесь должна быть пауза. Я рассмотрела моего партнёра - он походил на
– Я здесь, милорд. Что приказать угодно?...
***
Тут спектакль и закончился: Джордж вырвался из комнаты, как из паутины; Уильям побежал за ним, Перси подошел ко мне. Мы обнялись, попросили друг у друга прощения и провели весь день в нежности.
Вечером мы заговорили о нашем многозагадочном соседе. Перси сказал:
– Жаль его. Так мучается...
– Отчего?
– А ты не знаешь? Его бросила жена, опозорила, ославила тираном... Он и впрямь...
– Он часто говорит, что не такой как все,... и в то же время постоянно намекает, что есть... кто-то... такой же. Что всё это значит?
– Ему очень одиноко. Он как замурованный. И ничего не хочет слушать, живёт в каком-то своём страшном мире...
– А тебе не кажется, что твой мир как-то подозрительно хорош?
– спросила я и отвернулась, глотая слёзы.
– Бедняжка моя! Неужели ты влюбилась в эту готическую руину?
– Глупости!......... Ах, Перси! Что мне делать!?
– Отвлекись, сосредоточься на другом. Твой вчерашний рассказ - прекрасная заделка для романа. Займись им.
***
Итак, я приговорена, исторгнута, погребена, поглощена, не чувствую вкуса пищи, не отличаю ночь от дня, не замечаю, когда засыпаю и просыпаюсь, не веду счёта времени, только пишу, читаю, переписываю, перечитываю. Кажется, если бы под письменный стол залез крокодил и укусил меня на ногу, я бы не обратила внимания.
Но в покинутом мной мире оставалось что-то нужное мне, то есть моему созданию.
Я умылась, переоделась и побрела к Джорджу, сперва даже не заметив, что до рассвета около пяти часов.
Дверь была не заперта, в столовой мрачно
***
Замочная скважина - моя путеводная звезда. Решительно встав на колени, я прикладывала к отверстию то глаз, то ухо. Улыбка возникла на моём лице, едва лишь я услышала его голос:
– Каждый тридцатый хромает, каждый шестидесятый слеп, каждый второй не доживает до пяти лет, а каждый доживший всё равно умрёт, но почему это должно сделать меня счастливым?
Они сидели друг на против друга в креслах. Уилл налегал на ликёр.
– Да почему вам непременно нужно это (ульк-ульк) счастье? Вот я к примеру не могу сказать, что счастлив, но и на особую несчастность не пожалуюсь (ульк).
– Вы у нас вообще уникум...
– А что вы сейчас пишете? (ульк) Мне показалось, (ульк) драму (ульк) в стихах. Про что?
– Про человека, изнемогшего от своей памяти...
– Понятно. Про себя. (ульк-ульк-ульк-ульк).
– Пожалуй. Ну и что? Так хоть точно знаешь, о чём...
– У меня тоже есть один замысел. Трагическая история юноши, добившегося дружбы некоего эксцентричного аристократа, уехавшего с ним за границу и вдруг заметившего, что становится жертвой непонятных событий...
– Каких именно?
– Внезапно утром - кажется, во вторник - он не может вполне проснуться, чувствует ужасную слабость, озноб...
– Видит в углу синюю собаку...
– Хотя накануне не пил ни капли спиртного. Только так называемый чай!
– Хм, подумаешь казус. Мой дед (царствие ему хоть какое-нибудь) часто повторял: "Если по утру у тебя ничего не болит, значит ты умер".
– Наверное, и симптомы значительной кровопотери у вашего деда наблюдались регулярно.
– Наверное. А несомненно вот что: лучше потерять всю кровь, чем каплю совести. Выкатывайтесь. Я от вас устал.
Доктор подскочил, роняя бокал:
– Не смейте так со мной обращаться!
Однако то, что через минуту его там уже не будет, не вызывало сомнений, и я затаилась у стены, надеясь, что не в мою строну направится изгнанник. Так оно и вышло.