Меч и его Эсквайр
Шрифт:
– А своим что прикажешь, Фрейр?
– Я присягал королю, они присягали королю и мне. Моим решениям они обязаны подчиняться беспрекословно, иначе семь раз протяну под килем с петлей под мышками. А что до меня – перед королевским судом отвечу я один.
И снова рассвет, снова тянутся дни. На этот раз их не так уж и много, зато вид у моей благой мучительницы небывало торжественный.
– Я сниму все ваши цепи. Обещаете ничего такого не предпринимать?
– Когда это я шел против тебя с Фалассо, – улыбнулся
– Это не ответ. Но уж ладно, обойдемся без клятв и биения себя в грудь. К вам, мой амир, высокие гости. Вернее, гостьи.
Они, разумеется, ждали меня в столовой, среди гобеленов, портретов и зеркал. Мать с прямой спиной сидела в кресле, дочке, чтобы сохранить осанку, пришлось слегка опереться вытянутой рукой о подлокотник.
Эстрелью я не узнал в первый миг оттого, что она была слишком молодой для своих лет. Библис – оттого, что показалась мне куда старше ожидаемого. Хотя, возможно, сие впечатление создал тонкий белый плат замужней дамы, скрывающий волосы и туго обтянутый вокруг скул и подбородка. Тонкий зубчатый венец, надетый поверх плата, пригнул гордую шею, кожа, по-прежнему гладкая, будто выцвела. Даже зеленые глаза померкли и стали как больная бирюза. Богатый наряд из парчи должен был ощутимо тянуть ее плечи книзу, в землю, и мне показалось, что неколебимая осанка – только дань приличиям и хорошая мина в плохой игре.
Но вот дочка… Принцесса Бельгарда.
Может быть, она и была недужна, как говорили за ее спиной. Скорее всего, ей уже объяснили, что ей с рождения не дано знать радости соития с мужчиной, вынашивания и рождения детей. Но как она была прелестна – будто яблоневый цвет на теплом ветру! Белокурая, тонкая, с перламутровой кожей и сияющими глазами совершенно неправдоподобной голубизны. В ней не было ни кровинки, ни жилки от меня – однако я ощутил нашу обоюдную близость так остро, что протянул руку и слегка дотронулся до ее мягких кудрей.
И да: она, эта лучезарная и наивная отроковица, прекрасно видела свой путь. Как нечто нарисованное на облаках: послушница-клариссинка, монахиня, принявшая постриг, самая юная в стране аббатиса новой орденской ветви. Нечаянная вещунья и пророчица. Когда ей удастся отгородиться от нашего мутного, бифокального, двусмысленного мира высокой монастырской стеной, она выздоровеет и окончательно прозреет.
– Здравствуйте, ваше королевское величество. Здравствуй… внучка.
Они улыбнулись обе.
И тут меня нахлынуло…
Эстрелья в жесткой парчовой мантии темного пурпура, что скрывает ее стан и волочится за ней по песку и камням. Осанка пряма, лицо серьезно, волосы забраны в пышную косу. Проходит меж рядов, полных народу, готовится взойти на помост. Так какое-то странное, громоздкое сооружение – огромный сундук, обтянутый тканью? И костры горят по всем четырем сторонам – ясное пламя в бронзовых чашах.
Изображение мигнуло раз-другой и тотчас исчезло. Что это, безмолвно спросил я кого-то: самого себя, Бельгарду. Прошлое или будущее? Или то, чего еще нет на этой земле?
– Прошу
Четыре женщины. Четыре элемента. Воплощения четырех стихий. Эстрелья – огонь, Фалассо – вода, Библис – земля, Бельгарда – воздух… И я – пятый в этой череде. Так мы вкушали совместную трапезу – практически молча, обмениваясь лишь краткими словами и улыбками.
Когда мои гостьи откланялись и вернулись к своей небольшой свите. Что ждала их в заснеженном саду, а Фалассо и ее госпожой снова стали навешивать на меня узы, я спросил:
– Это невозможно более терпеть. Что было с Фрейром?
– В самом деле хотите знать? Или вам нужно подтверждение уже давно известному?
– Хочу знать доподлинно, – отчеканил я.
– Тогда… Он спас флот, но этим нарушил присягу. Поэтому, хотя его казнили по приговору суда, бесчестия он не принял, семья сохранила его владения и в придачу ей выхлопотали солидный пенсион. Мой Аксель сделал первое, я вто… я только стояла в качестве подручного. Иначе мне было нельзя.
Помолчала, нагнувшись над моими оковами и пытаясь подоткнуть под них мягкое.
– Это ж его мне папаша высватывал. Фрейра. Чтобы не было скандала между вольными людьми…. Я отказалась даже не потому, что Фрей мне был не по нраву, хотя и моложе меня тремя-четырьмя годами. Он ведь отец нашей Беллы. Все об этом догадывались, особенно когда королеву не допустили до прилюдных торжественных родов, а Фрею вложили в ротик звание, до которого ему еще было расти да расти.
– Урия и Вирсавия, – пробормотал я имена из Книги. – Юрайя и Беер-Шеба. Отослать и забыть.
От знакомых созвучий я слегка успокоился. Эстрелья продолжала с непонятной усмешкой:
– Когда он увидел на эшафоте отчима, меня и двух наших мальчишек, он даже вроде как успокоился. Почти семейное дело, однако!
– Но ты…
– Обязана присутствовать еще и как лекарь. Всяко бывает. Меч промахнется или упадет плашмя, искалечит – но жизнь тогда можно и выпросить. Нам такое сразу же запретили.
– Бельгарда знает?
– Конечно. Собирается отмаливать грехи обоих своих родителей: это трудно, однако будет ей в радость. Вы же видели, какая она.
– Да, но Орт…
Тут я сообразил кое-что помимо сказанного и увиденного.
– Мейсти Эстрелья. Эти свидания с близкими, кормление, демонстрация клинка…
– Да.
– Ритуал Примирения.
Сколько раз я сам им руководил в юности…
– Да.
– Это значит…
– Батюшка своего Моргэйна на вас ловит, сьер Арман. Если тот не явится во Вробург с повинной головой и склоненной шеей, то он вас казнит при большом стечении народа. Войны со Скондией, я уже говорила, не начнется, хотя осложнения грядут немалые. Вы ведь фактически сложили обязанности и теперь лицо частное, не так ли? Возможно даже – преступное. Такие дела у нас творятся просто. Клевета – царица большой политики.