Меч Шеола

Ярославцев Николай

— Вот тебе гостинчики, матушка. А это настои и отвары. Что и как пить будешь, и чем ноги натирать вечером скажу. А после и, как готовить их, научу.

— Опять под подол полезешь, срамник? — Не скрывая подозрения, спросила Копытиха. — не дамся.

Радогор нахально улыбнулся и подмигнул Владе.

— Своей волей не дашься, силой возьму.

Влада, которая, как только показалась старухина развалюха, тут же забыла все печали и огорчения, утробно икнула, пытаясь сдержать смех. Не выдержала и Копытиха,

и тоже засмеялась.

— А попался бы ты мне, молодец, раньше, годков этак… не скажу. Ну вот, как эта сорока. Уж повертелся бы ты у меня.

И подтолкнула их рукой.

— Бегите уж! я и веников для вас припасла. На любой вкус. И для мягкости, и для силы. И чтобы запах крепче держался. Полынь — трава под полком подвязана, и по всем углам растыкана.

Радогор, смущаясь, опустил очи долу. Покраснела и Влада. Одно дело, когда никто не видит. Другое дело, чужой человек рядом. И что подумает?

— А что ему думать? Он свое отдумал. — Отмахнулась старуха, угадав его мысли. И тихо шепнула княжне. — Ты только, озорница, своему телу воли не давай. Не жадничай.

— Бабушка! — взмолилась она.

— А что бабушка? Или не слышала я, как ты в копне попискивал да повизгивала, пока не рассвело? Баня, она не для писка, девица. Пищать и потом успеешь.

— А для чего же7 — Влада навострила уши.

— Чтобы парня присушить к себе без всяких приворотов. Как увидит твое тело белое да посмотрит на всю твою красу без утайки. Так и присохнет на всю жизнь, не оторвать. И до самой ночи, до той копны заветной, что ждет вас уж сколько дней, будешь ты у него перед глазами стоять. А потом уж, поверь мне, старой, озорница. Так пищать будешь, что в пору останавливать. Поняла?

Влада быстро закивала головой, уяснив не хитрый бабкин совет. И покраснела еще больше.

— А ну, как не утерпит, бабушка?

Старуха окинула ее зорким глазом. — и правильно сделает. Кто же утерпит, когда перед ним такое добро?

— Бабушка!

А Копытиха, не скрывая удовольствия, смотрит в ее багровое от смущения, лицо и давится смехом. И хохотала, пока не закашлялась.

— Какой же в этом стыд, Ладушка, если сам Род иного не придумал. А когда по душе тебе он. Так и вовсе в радость.

— Уж так в радость, бабушка, уж так в радость. Сгорела бы вся и огарочка малого не оставила.

— Видишь? Так и беги, не гляди на меня, старую.

Из бани вернулись красные. Как огонь, счастливые и немного смущенные. Бабка поглядела на них хитро, с прищуром и рассмеялась.

— Я уж думала, не угорели ли? Звать хотела идти. — Сказала она. — Ночь уж вызвездила, а вас все нет и нет.

— Угорели и есть. — Бойко отозвалась Влада. Показывая острые белые зубки. — Оба враз угорели.

И принялась расчесывать волосы, пряча под ними лицо.

Старуха снова развеселилась.

— А что и не

угореть, если баня угарная.

Радогор уловил в ее словах тайный смысл и, пряча от нее смешливого взгляда, глаза принялся развязывать торока.

Вот этим настоем натирать, матушка, ноги к ночи будешь. Это по утру, чтобы легче ходилось. А вот отвар… — Подал ей плотно завязанный горшок. — … его пить надо. Боль снимает.

Бабка, разом согнала улыбку с губ, принимала от него горшки и горшочки, внимательно слушая, и принюхивалась. Чтобы уловить знакомые запахи.

— Садитесь — ка вы, ребятушки, к столу. Потчевать буду. — Вдруг спохватилась она. — Гостинцы разворачивать не буду. Наелись вы их у себя в красном тереме. А вкусненьким угощу. Небось оголодали, пока парились?

Не съели. Сметали все, что на столе их ждало. Не разбирая, где вкусное, а где сытное. И Радогор, тяжело отдуваясь, встал из — за стола, не забыв сказать.

— Спасибо за хлеб — соль, матушка.

— И за баню. — Невнятно пробормотала княжна, сонно щуря глаза. — Тоже…

— И за баню. — Согласился, снова краснея, Радогор. — А теперь тебя лечить буду, матушка.

Но старуха вдруг заартачилась.

— Я твоим отваром нашоркаюсь, настоя твоего хлебну…

— Не больше ложки, иначе плохо тебе будет.

— Ну и ладно. — Согласилась, покладисто мотнув головой, Копытиха. — Вы же спать идите, пока княжна с лавки не скатилась.

Услышав ее слова, Влада вытянулась, подставляя себя его рука и скорчила уморительную рожицу, чем развеселила старуху.

— Беги дитятко на ручки. — Со смехом сказала она, глядя на то. Как Радогор легко, играючи. Вскинул княжну на руки. — Знала, плутовка, на что княжение меняла. Ловкая девка. Так то и трех княжений не жалко.

Уж и птицы отговорили, и лес отшумел, успокаиваясь И вран задремал, сидя рядом с ней на крыльце. А она все не уходила с крыльца, глядя на ночное небо. На звезды и что — то беззвучно шепча. Боль после всех отваров и настоев улеглась. Дышалось легко и на душе было спокойно.

— Радо… ну же, Радо! — Краем уха слышит она голос княжны.

— Руки, лада, руки…

— Я так тебе вся, без утайки открылась, а ты от меня вон еще сколько всего еще спрятал. Хорошо, что баня истопилась, а то так бы и жила, не ведая.

— Ладка!

Звенит, щебечет княжна сладким смехом.

— Я ночью проснусь, а твоя рука знаешь где?

— Так ночью спишь, и не знаешь куда она ляжет, эта рука.

— Вот и я спала, и тоже про руку, где она была, не помнила. Пока ты не разбудил. Я же, когда просыпаюсь, лежу себе тихохонько и тебя не бужу.

— Руки, Ладка, руки.

Не трудно догадаться ведунье, куда ее дерзкая рука заползает и что она там вытворяет.

Послышались звуки недолгой возни. И сладкий вздох.