Меч в терновом венце

Савин Иван Иванович

«И придет внезапно срок…»

И придет внезапно срок (Слишком рано, слишком рано), Ты получишь от султана Тонкий шелковый шнурок. Вещи проще, чем слова. Ах, как жизни будет жалко! Эрзерумская гадалка Оказалася права: Вещий дар не обманул, Зря над ним ты поглумился, Прискакать поторопился С вестью радостной в Стамбул. Оказалась ложной весть, Поражением — победа. Должен был ты все разведать, Все узнать и все учесть. Твой судья теперь Аллах. И без робости, без страха Посмотри на падишаха, Встав на звонких стременах. Посмотри в последний раз На окно Ильдиз-киоска, На лицо желтее воска, На печаль усталых глаз.

АМУЛЕТ

Д. И. Ознобишину

Во сто крат дороже злата, Драгоценней, чем алмаз, Мне подаренный когда-то, Мной испытанный не раз В дни тяжелого сомненья Этот

маленький, с вершок, Трехсотлетнего женьшеня Желтоватый корешок. Тайной властью талисмана, Колдовством подземных сил От измены и обмана Не меня ли оградил? Заменил мне все богатства, Указал в ночи порог, От притворства, от коварства И от злобы оберег. На путях моих скитаний, В жизни мирной и в боях, Он подсказывал заране Кто мне друг и кто мне враг. И, ведя в объятия к другу На пирушку у огня, Мимолетную подругу Делал музой для меня.

ПРОВАНС

1

Calo-te, moun cor, calo-te! Mistral

Успокойся, сердце, успокойся! В авиньонской католической ночи Русскою тоской не беспокойся, Не стучи так громко, не стучи! Я живу среди солдат без дела, Ошалев от скуки и вина. Вот уже и третья отшумела Для меня несчастная война. Все мы люди, все мы человеки: Смерть придет — спеши иль не спеши. Но зачем-то мне дано навеки Это странное волненье души, Это непонятное волненье На прохладных ронских берегах — Все еще прерывистое пенье В только что написанных стихах.

2

La terra maire, la Naturo, Nourris toujours sa pourtaduro Dou mem la Mistral Меня с тобой земля вскормила Одним и тем же молоком, И мне близка твоя могила, Твой мирный провансальский дом. Шумят оливковые рощи, И Рона быстрая шумит. Учись писать как можно проще, — Твоя земля мне говорит. И ветер твой — рукой поэта — Так нежно гладит по лицу. Вот и мое подходит лето Уже к законному концу. Не все еще вокруг угасло Для жизни бурной, но пора Твое оливковое масло Собрать для Божьего двора.

ЛЕГИОН

(Фрагменты поэмы)

Ты получишь обломок браслета. Не грусти о жестокой судьбе. Ты получишь подарок поэта, Мой последний подарок тебе. Дней на десять я стану всем ближе. Моего не припомнив лица, Кто-то скажет в далеком Париже, Что не ждал он такого конца. Ты ж, в вещах моих скомканных роясь, Сохрани, как несбывшийся сон, Мой кавказский серебряный пояс И в боях потемневший погон. Конским потом пропахла попона. О, как крепок под нею мой сон! Говорят, что теперь вне закона Иностранный наш легион. На земле, на песке, как собака, Я случайному отдыху рад. В лиловатом дыму бивуака Африканский оливковый сад. А за садом, в шатре, трехбунчужный, С детских лет никуда не спеша, Весь в шелках, бирюзовый, жемчужный, Изучает Шанфара паша. Что ему европейские сроки И мой дважды потерянный кров? Только строки, арабские строки Тысячелетних стихов. Она стояла у колодца, Смотрела молча на меня, Ждала, пока мой конь напьется, Потом погладила коня, Дала ему каких-то зерен (Я видел только блеск колец), И стал послушен и покорен Мой варварийский жеребец. Что мне до этой бедуинки, Ее пустынной красоты? Она дала мне из корзинки Понюхать смятые цветы. О, этот жест простой и ловкий! Я помню горечь на устах, Да синеву татуировки На темно-бронзовых ногах. Не в разукрашенных шатрах Меня привел к тебе Аллах, Не с изумрудами поднос Тебе в подарок я принес, И не ковры, и не шелка Твоя погладила рука, Когда в пустыне, на ветру, Ты предо мной сняла чадру. На свете не было людей Меня бездомней и бедней. Солдатский плащ — вот все, что смог Я положить тебе у ног. Над полумесяцем сияла Магометанская звезда. Ты этим вечером плясала, Как не плясала никогда; Красою дикою блистая, Моими бусами звеня, Кружилась ты полунагая И не глядела на меня. А я все ждал. Пустая фляга Давно валялась у костра. Смотри, испытанный бродяга, Не затянулась ли игра? Смотри, поэт, пока есть время, Не жди бесславного конца. Араб покорно держит стремя — Садись скорей на жеребца. Снова приступ желтой лихорадки, Снова паруса моей палатки, Белые, как лебедь, паруса Уплывают прямо в небеса. И опять в неизъяснимом счастье Я держусь за парусные снасти И плыву под парусом туда, Где горит Полярная звезда. Там шумят прохладные дубравы, Там росой обрызганные травы, И по озеру студеных вод Ковшик, колыхаяся, плывет. Наконец-то я смогу напиться! Стоит лишь немного наклониться И

схватить дрожащею рукой Этот самый ковшик расписной. Но веселый ковшик не дается… Снова парус надо мною рвется… Строевое сёдло в головах И песок летучий на зубах. Умирал марокканский сирокко, Насыпая последний бархан, Загоралась звезда одиноко, На восток уходил караван. А мы пили и больше молчали У костра при неверном огне, Нам казалось, что нас вспоминали И жалели в далекой стране. Нам казалось: звенели мониста За палаткой, где было темно… И мы звали тогда гармониста И полней наливали вино. Он играл нам — простой итальянец — Что теперь мы забыты судьбой, И что каждый из нас иностранец, Но навеки друг другу родной, И никто нас уже не жалеет, И родная страна далека, И тоску нашу ветер развеет, Как развеял вчера облака, И у каждого путь одинаков В этом выжженном Богом краю: Беззаботная жизнь бивуаков. Бесшабашная гибель в бою. И мы с жизнью прощались заране, И Господь все грехи нам прощал… Так играть, как играл Фабиани, В Легионе никто не играл… Вечерело. Убирали трапы. Затихали провожавших голоса. Пароход наш уходил на Запад, Прямо в золотые небеса. Грохотали якорные цепи. Чайки пролетали, белизной Мне напоминающие кепи Всадников, простившихся со мной. Закипала за кормою пена. Нарастала медленная грусть. Африка! К причалам Карфагена Никогда я больше не вернусь. Африка — неведомые тропы — Никогда не возвращусь к тебе! Снова стану пленником Европы В общечеловеческой судьбе. Над золою Золушка хлопочет, Чахнет над богатствами Кащей, И никто из них еще не хочет Поменяться участью своей. 1940–1945

«Прислушайся, ладони положив…»

Прислушайся, ладони положив Ко мне на грудь. Прислушайся в смущеньи. В прерывистом сердцебиеньи Какой тебе почудится мотив? Уловишь ли потусторонний зов, Господню власть почувствуешь над нами? Иль только ощутишь холодными руками Мою горячую взволнованную кровь.

«Можно жить еще на свете…»

Можно жить еще на свете, Если видишь небеса, Если слышишь на рассвете Птиц веселых голоса, Если все дороги правы, И зовет тебя земля Под тенистые дубравы. На просторные поля. Можешь ждать в тревоге тайной Что к тебе вернется вновь Гость желанный, гость случайный — Беззаботная любовь. Если снова за стаканом Ты в кругу своих друзей Веришь весело и пьяно Прошлой юности своей. Можно смерти не бояться Под губительным огнем, Если можешь управляться С необъезженным конем, Если Бог с тобою вместе Был и будет впереди, Если цел нательный крестик На простреленной груди.

ЭЛЛАДА

1

Не противься неравному браку, Покидая родительский кров. Ты не знаешь, что слышал оракул В грозном шуме священных дубов, Что ему предсказало журчанье Протекавшего рядом ручья. Не кляни эту жизнь на прощанье, При отъезде сквозь слезы крича, Что в позоре твоем был свободен Одержимый богами отец, И за борт у откинутых сходен Не бросай материнских колец. Уплывала в тумане Эллада. Одинокое горе твое Проводила Афина-Паллада, Приподняв золотое копье.

2

Расцветали персидские розы, И шумели фонтаны в садах, Скоро высохли девичьи слезы На твоих потемневших глазах. Ты лежала в объятиях Ксеркса, Целовала его не любя… О, как билося царское сердце! Но не билось оно у тебя. Ржали кони, ревели верблюды, И трубили победно слоны. У богов не просила ты чуда Для своей обреченной страны. И ночами на брачной постели Не просила царя ни о чем, А развалины Аттики тлели, Догорали последним огнем. Но пожарищ пугающий запах Ты не слышала в душных шатрах; Ты лежала в объятьях сатрапа На коврах, на шелках, в жемчугах. О, как ты в эти дни хорошела, Ты была, как Лилит, хороша, И покинула хладное тело Для скитаний по миру душа.

«С рождения — ни веры, ни креста…»

С рождения — ни веры, ни креста. С рождения — вся жизнь была пуста, Как этот колос, легкий и пустой, Поднявшийся над праздной бороздой. И не пора ль его теперь сорвать, И бросить в прах, и в прахе растоптать, Растущий без единого зерна, Когда о хлебе молится страна.

КИНЖАЛ

Лемносский бог тебя сковал.

Пушкин

1

Откуда он, в простой оправе Тебе доставшийся кинжал? В какой воинственной забаве Он ослепительно сверкал? Кому в часы кровавой мести Своим возмездием служил И с кем потом, во имя чести, Он неразлучно подружил? Что видел он под облаками Кавказских гор, и почему Своими нежными руками Теперь привыкла ты к нему? И отчего тебя тревожит Кинжал, отведавший кров и , И веришь ты, что он поможет Тебе отбиться от любви.