Меч в терновом венце

Савин Иван Иванович

2

Что ж мне делать коль прошлым так пьяно Захмелела внезапно душа? И в полночных огнях ресторана, По-старинному так хороша, Ты сидишь средь испытанных пьяниц, Дочь далеких придонских станиц, И пылает твой смуглый румянец Под коричневой тенью ресниц. Колыхаются серьги-подвески, Расцветают в зеленом огне И трепещут короткие блески В золотистом анжуйском вине. Что на речи твои я отвечу? Помню окрик казачьих погонь, Вижу близко, как весело мечут Эти камни разбойный огонь.

ПАРИЖ

Опять в бистро за чашкой кофе Услышу я в который раз О добровольческой Голгофе Твой увлекательный рассказ. Мой дорогой однополчанин, Войною нареченный брат, В снегах корниловской Кубани Ты, как и все мы, выпил яд — Пленительный и неминучий Напиток рухнувших эпох, И всех земных благополучий Стал для тебя далек порог. Всё в той же бесшабашной воле Порывы сердца сохраня, Ты мнишь себя в задонском поле Средь пулеметного огня. И, сквозь седую муть тумана Увидя

людные бугры, Сталь неразлучного нагана Рвешь на ходу из кобуры. Что можем мы и что мы знаем В плену обыкновенных дней, Упрямо грезя грозным раем Жестокой юности своей? С настойчивостью очевидца Своей страны шальной судьбы Мы заставляем сердце биться Биеньем бешеной борьбы. Что ж, может быть, в твоей отраве, Париж, смешон теперь наш бред, Но затереть никто не вправе Тех дней неизгладимый след. Пока нам дорог хмель сражений, Походов вьюги и дожди, Еще не знают поражений Не победившие вожди. Как счастлив я, когда приснится Мне ласка нежная отца, Моя далекая станица У быстроводного Донца, На гумнах новая солома, В лугах душистые стога, Знакомый кров родного дома, Реки родные берега. И слёз невольно сердце просит, И я рыдать во сне готов, Когда услышу в спелом просе Вечерний крик перепелов, Увижу розовые рощи, В пожаре дымном облака И эти воды, где полощет Заря веселые шелка. Мой милый край, в угаре брани Тебе я вымолвил: «Прости». Но и цветам воспоминаний Не много лет дано цвести. Какие пламенные строфы Напомнят мне мои поля И эту степь, где бродят дрофы В сухом разливе ковыля? Кто дали мглистые раздвинет — Унылых лет глухую сень? И снова горечью полыни Дохнет в лицо горячий день: Набат станиц, орудий гулы, Крещенье первого огня, Когда судьба меня швырнула От парты прямо на коня. Нам всем один достался жребий, Нас озарил один закат, Не мы ль теперь в насущном хлебе Вкусили горечь всех утрат? Неискупимые потери Укором совести встают, Когда, стучась в чужие двери, Мы просим временный приют — Своих страданий пилигримы, Скитальцы не своей вины. Твои ль, Париж, закроют дымы Лицо покинутой страны И беспокойный дух кочевий? Неповторимые года Сгорят в твоем железном чреве И навсегда, и без следа. …Как далека от нас природа, Как жалок с нею наш союз! Чугунным факелом свобода Благословляет наших муз. И, славя несветящий факел, Земли не слыша древний зов, Идем мы ощупью во мраке На зовы райских голосов. И жадно ищем вещих знаков Несовершившихся чудес, И ждем, когда для нас Иаков Опустит лестницу с небес. И мы восторженной толпою В горячей солнечной пыли Уйдем небесною тропою От неопознанной земли.

ВЕРСАЛЬ

Зеленей трава не может быть, Быть не могут зори золотистей, Первые потерянные листья Будут долго по каналу плыть. Будут долго воды розоветь, С каждым мигом глубже и чудесней. Неужели радостные песни Разучились слушать мы и петь? Знаю, знаю, ты уже устал, Знаю власть твоих воспоминаний. Но, смотри, каких очарований Преисполнен розовый канал! Ах, не надо горечью утрат Отравлять восторженные речи — Лишь бы дольше длился этот вечер, Не померк сияющий закат…

ПРАБАБКА

Мы плохо предков своих знали, Жизнь на Дону была глуха, Когда прабабка в лучшей шали, Невозмутима и строга, Надев жемчужные подвески, Уселась в кресло напоказ — И зрел ее в достойном блеске Старочеркасский богомаз. О, как старательно и чисто Писал он смуглое лицо, И цареградские мониста, И с аметистами кольцо. И шали блеклые розаны Под кистью ярко расцвели, Забыв полуденные страны Для этой северной земли. …А ветер в поле гнал туманы, К дождю кричали петухи, Росли на улице бурьяны И лебеда и лопухи. Паслись на площади телята, И к Дону шумною гурьбой Шли босоногие ребята, Ведя коней на водопой. На берегу сушились сети; Качал баркасы темный Дон; Нес по низовью влажный ветер Собора скудный перезвон. Кружились по ветру вороны, Садясь на мокрые плетни; Кизечный дым под перезвоны Кадили щедро курени. Казак, чекмень в грязи запачкав, Гнал через лужи жеребца, И чернобровая казачка Глядела вслед ему с крыльца.

«Всё те же убогие хаты…»

Всё те же убогие хаты, И так же не станет иным Легко уходящий в закаты Над хатами розовый дым. Как раньше — при нашем отъезде, Всё так же в российской ночи Мерцают полярных созвездий В снегах голубые лучи. И с детства знакомые ёлки Темнеют в промерзлом окне, И детям мерещатся волки, Как раньше мерещились мне…

НАТАШЕ ТУРОВЕРОВОЙ

Выходи со мной на воздух, За сугробы у ворот. В золотых дрожащих звездах Темно-синий небосвод. Мы с тобой увидим чудо: Через снежные поля Проезжают на верблюдах Три заморских короля. Все они в одеждах ярких, На расшитых чепраках Драгоценные подарки Держат в бережных руках. Мы тайком пойдем за ними По верблюжьему следу, В голубом морозном дыме На хвостатую звезду. И с тобой увидим после Этот маленький вертеп, Где стоит у яслей ослик И лежит на камне хлеб. Мы увидим Матерь Божью, Доброту

Ее чела — По степям, по бездорожью К нам с Иосифом пришла. И сюда, в снега глухие Из полуденной земли К замороженной России Приезжают короли — Преклонить свои колени Там, где благостно светя, На донском душистом сене Спит небесное Дитя.

СУВОРОВ

Всё ветер да ветер. Все ветры на свете Трепали твою седину. Всё те же солдаты — любимые дети, Пришедшие в эту страну. Осталися сзади и бездны и кручи, Дожди и снега непогод. Последний твой, самый тяжелый и лучший, Альпийский окончен поход. Награды тебе не найдет император, Да ты и не жаждешь наград. Для дряхлого сердца триумфы возврата — Уже сокрушительный яд. Ах, Русь — Византия и Рим и Пальмира! Стал мир для тебя невелик. Глумились австрийцы: и шут, и задира, Совсем сумасшедший старик. Ты понял, быть может, не веря и плача, Что с жизнью прощаться пора. Скакала по фронту соловая кляча, Солдаты кричали «ура». Кричали войска в исступленном восторге, Увидя в солдатском раю Распахнутый ворот, на шее Георгий — Воздушную немощь твою.

«Над весенней водой, над затонами…»

Над весенней водой, над затонами, Над простором казачьей земли, Точно войско Донское, — колоннами Пролетали вчера журавли. Пролетая, печально курлыкали, Был далек их подоблачный шлях. Горемыками горе размыкали Казаки в чужедальних краях…

ГОГОЛЬ

Поднимал всё выше ты и выше Свой бунчук, зовя ко мне мальчат, Однолеток — уличных мальчишек, Жаждущих сражений казачат. И в наш сад за низкую ограду Уводил меня ты и гостей На кровопролитную осаду Неприступных польских крепостей. Снежный прах летел в саду над нами, Мы дралися из последних сил. Детскими моими снами Ты легко потом руководил. По ночам внезапно страшный запах Гари наполнял наш дом, И меня — наследника Остапа — Распинали ляхи над костром. Но еще не мог в страданье диком, Как Остап, терпеть я до конца И будил своим постыдным криком Безмятежно спящего отца. Кончились мальчишеские драки. Ты подвел, немедля, мне коня: С казаками в конные атаки Бросил, не задумавшись, меня. Полюбить заставил бездорожье, Полюбить заставил навсегда Новое донское Запорожье, Юность опалившие года Мне до смерти памятные грозы. Позже, в Севастопольском порту, Ты сурово вытер мои слезы И со мной простился на борту Корабля, плывущего в изгнанье, Корабля плывущего на юг. Ты мне подарил воспоминанье, С детства неразлучный друг. Память подарил такую, Без которой невозможно жить. По тебе я все еще тоскую, Не могу тоску свою запить. Не могу никак угомониться И поверить просто, без обид, Что любая маленькая птица Через Днепр легко перелетит.

СИРКО

Як помру, одрижьте мою руку,

то буде вам защита.

Сирко

По над Семью, по над Запорожьем, Будто лебедь, ангел пролетал. Он искал Сирко на свете Божьем, Атамана мертвого искал. С давних пор его похоронили, Отрубивши руку, казаки. Триста лет уже лежит в могиле Запорожский батько без руки. И с его отрубленной рукою Казаки идут из боя в бой, Дорожат, как силою живою, Трехсотлетней высохшей рукой. Райских врат Сирку земля дороже, И лежать ему под ней легко. Мертвецы на суд уходят Божий, Не является один Сирко. Бог все ждал, терпенье расточая, Но апостол Петр уже не ждал, И, тайком от Господа, из рая Он на поиск ангела послал. Пролетел тот ангел над Полтавой, За Днепром свернул на Рог Кривой, Видит — все казачество за славой Собралось на беспощадный бой. В поднебесье слышится их пенье — Песня подголоска высока. Все на смерть идут без сожаленья, Впереди них — мертвая рука! Где им тут до ангельской заботы: От родных домов одна зола! В чистом небе реют самолеты, Над землей — пороховая мгла. Ангел сразу повернул на ветер, К Чортомлыку быстро долетел, На погосте при вечернем свете У кургана отдохнуть присел. Вдруг глядит — курган могильный дышит, Колыхается высокая трава, И, ушам своим не веря, слышит Из кургана громкие слова: «Вижу я все горести и муки От врагов в моем родном краю. Нужен ли я Господу, безрукий Богомолец, в праведном раю? Как смогу я там перекреститься, Если нет давно моей руки, Если с ней уже привыкли биться, Не бояся смерти, казаки? Сколько к Богу их уйдет сегодня — Целыми полками на конях! Я ж прошу лишь милости Господней: Полежать подольше мне в степях». Взвился ангел. По дороге к раю Над Украйной пролетает вновь, Среди звезд вечерних обгоняя Души убиенных казаков. Путь далек. Увидел ангел снова Божьи врата только поутру. Что слыхал — от слова и до слова — Передал апостолу Петру. Петр видал и не такие виды, Ключарем недаром послужил. Накануне общей панихиды О Сирке он Богу доложил. Бог в ответ слегка развел руками, Приказал зажечь еще свечей: «Что ты будешь делать с казаками, С непокорной вольницей Моей!»

СЕЧЬ

Трещат жидовские шинки. Гуляет Сечь. Держитесь ляхи! Сегодня-завтра казаки Пропьют последние рубахи. Кто на Сечи теперь не пьян? Но кто посмеет пьяных трогать? Свой лучший выпачкал жупан Сам атаман в колесный деготь. Хмельней вино для казака, Когда близка его дорога, И смерть для каждого легка Во имя вольности и Бога. В поход, в поход! Гуляет голь, Гуляют старые старшины. В поход — за слезы и за боль Порабощенной Украины. За честь поруганной страны Любой казак умрет как витязь. Ясновельможные паны Готовьтесь к бою — и держитесь!