Мечтают ли андроиды об электроовцах?(сборник фантастических романов)
Шрифт:
— Вот ручка, сэр, — указал мистер Рамсей, — и на сегодня наши дела с германским представительством закончены.
Он с неодобрением взглянул на консула, протягивая ручку мистеру Тагоми.
— Нет, — ответил мистер Тагоми.
Он вернул форму двадцать–пятьдесят мистеру Рамсею, затем снова выхватил ее и наложил внизу резолюцию:
«Освободить. Главное торговое представительство, одновременно представляющее гражданскую власть империи в Сан–Франциско. В соответствии с протоколом 1947 года. Тагоми».
Он вручил один экземпляр германскому консулу, а остальные
— До свидания, герр Рейсс.
Тагоми поклонился.
Германский консул также поклонился, едва удостоив взглядом врученный ему лист бумаги.
— Пожалуйста, в будущем все дела ведите через промежуточные инстанции, как–то: почта, телефон, телеграф, — попросил мистер Тагоми, — чтобы исключить личные контакты.
— Вы возлагаете на меня ответственность за общие положения, находящиеся вне моей юрисдикции, — объяснил консул. — Дерьмо собачье, — мистер Тагоми сплюнул. — Вот что я имею в виду.
— Разве так ведут дела цивилизованные люди? — вспылил консул. — Вами руководят обида и месть, в то время как это просто формальность, в которой нет места личным чувствам.
Он швырнул на пол сигарету, повернулся и зашагал прочь широкими шагами.
— Подберите свою вонючую сигарету, — тихо проговорил вслед мистер Тагоми.
Но консул уже скрылся за углом.
— Я вел себя как ребенок, — вздохнул мистер Тагоми. — Вы были свидетелем моей инфантильности, мистер Рамсей.
Тагоми нетвердой походкой направился в контору. Теперь он уже совсем не мог дышать.
Боль пронизала всю его левую руку, и одновременно с этим как будто огромные тиски схватили его ребра и сдавили их.
— Ух, — произнес он.
Там, впереди, он увидел не ковер, покрывающий пол, а фейерверк из искр, красных, обжигающих рот.
«Помогите, пожалуйста, мистер Рамсей», — хотел сказать Тагоми, но не смог вымолвить ни звука. Он весь подался вперед и споткнулся. И ничего не нашел вокруг, за что можно было бы ухватиться.
Падая, он сжимал в руке, засунутой в карман, серебряный треугольник, навязанный ему мистером Чилданом. «Он не спас меня, — подумал Тагоми. — И не помог мне. Все впустую».
Тело его грохнулось на пол. Задыхаясь, он ткнулся носом в ковер. К нему устремился мистер Рамсей, лопоча какую–то ерунду, чтобы самому не потерять голову.
— У меня небольшой сердечный приступ, — удалось промямлить мистеру Тагоми.
Теперь уже несколько человек оказались рядом и перенесли мистера Тагоми на диван.
— Спокойнее, сэр, — говорил кто–то.
— Уведомите жену, пожалуйста, — попросил мистер Рамсей.
Скоро донесся шум машины «скорой помощи», послышался визг ее сирены на улице И жуткая суматоха. Какие–то люди входили и выходили. Тагоми накрыли одеялом почти до самой шеи, развязали галстук и расстегнули воротник.
— Теперь лучше, — кивнул мистер Тагоми.
Ему было неудобно лежать, и он даже не пытался пошевелиться. «Все равно моя карьера закончена, — решил он. — Генеральный консул, несомненно, поднимет большой шум, будет жаловаться на неучтивость, вероятно, даже на нанесенное ему оскорбление. Но
— Снимите с него рубашку, — раздался голос.
«Скорее всего, местный рвач. В высшей степени уверенный голос», — мистер Тагоми улыбнулся. Голос — это все.
А может, то, что сейчас с ним произошло, и есть ответ? Каким–то таинственным образом организм сам знает, что делать, настало время бросить работу, хотя бы временно. «Я должен с этим согласиться. Что сказал мне оракул в последний раз? Тогда, когда я обратился к нему в кабинете, где лежали те двое: мертвый и умирающий. Гексаграмма шестьдесят один. Внутренняя правда. Свиньи и рыбы наименее разумны из всех животных, их трудно убедить. Таков и я. Книга имела в виду меня. Никогда я не мог понять до конца происходящего: это естественно для подобных созданий. Или это и есть внутренняя правда — все то, что со мной произошло? Я подожду и увижу, в чем состоит».
***
В этот же день, как раз после обеда, в камеру Френка Фринка вошел полицейский и велел ему следовать в дежурку, чтобы забрать свои пожитки.
Вскоре Френк оказался на тротуаре Керни–стрит среди прохожих, спешащих по своим делам, среди автобусов, сигналящих автомобилей, выкриков рикш. Было холодно. Длинные тени падали от зданий. Френк Фринк какое–то мгновение постоял, а затем стал машинально переходить улицу вместе с другими.
Он подумал о том, что был арестован безо всякой видимой причины. И так же безо всякой причины отпущен.
Ему ничего не объяснили, просто отдали сверток с одеждой, бумажник, часы, очки, другие личные вещи и вернулись к своим, делам. Пожилой пьяница вывел его на улицу.
«Чудо, — подумал Френк, — это чудо, что меня выпустили. В какой–то мере счастливая случайность. По всем правилам, я уже давно должен был находиться на борту самолета, следующего в Германию. Я должен был уже быть на пути к уничтожению».
Он все еще не мог поверить ни в то, что его арестовали, ни в то, что его отпустили. Все это казалось нереальным. Он брел мимо закрытых лавок, переступая через всякий мусор, разносимый ветром.
«Новая жизнь, — подумал он. — Как будто заново родился, после того как побывал в аду. А теперь очутился в другом аду. Кого же мне благодарить? Может, помолиться? Хотел бы я все это понять, — сказал он себе, шагая по вечернему городу, заполненному людьми, мимо неоновых реклам, хлопающих дверей баров на Грант–авеню. — Я хотел бы постичь это. Я должен».
Но он знал, что никогда этого не поймет.
«Просто радуйся, — подумал он, — и иди дальше».
Что–то ему подсказало, что нужно возвращаться к Эду, что он должен разыскать эту мастерскую, спуститься в подвал, продолжить дело, работать, не поднимая головы, и не пытаться что–либо понять. Надо сделать уйму вещей.