Медвежий Хребет
Шрифт:
Евгений щеткой чистил сапоги.
— На свидание собираешься? — услышал он голос ефрейтора Пичуева.
— Возможно, и на свидание…
Пичуев подошел ближе — цыгановатый, с щегольскими бачками, с тонкими, подбритыми бровями. Глянув сверху вниз на Снежкина, он усмехнулся:
— Возможно? А ты ответь прямо… Не бойся, Пичуев не отобьет твою Машу или Дашу… У Пичуева своих девах хватает…
Евгений выпрямился. Кровь отлила от лица, и на нем явственно проступили веснушки. Гладкие, цвета соломы волосы растрепались и смешно торчали в разные стороны.
— Слушай,
— Ну, давай, давай… Ругни Пичуева…
Он подождал, но, видя, что Снежкин молчит, повернулся и лениво, вперевалку, зашагал прочь. Солдат посмотрел ему вслед. «Какой же он все-таки… Какой…» Но нужное слово так и не пришло.
Приведя себя в порядок, Евгений отправился доложить старшине заставы. Старшина, старый служака-сверхсрочник с обкуренными запорожскими усами, долго поворачивал солдата, как Тарас Бульба сына («А ну, повернись, Снежкин»), разглядывал спереди, сзади, сбоку, проверял, хороша ли заправка, пришит ли чистый подворотничок, вычищены ли сапоги. Наконец улыбнулся в усы:
— Вид подходящий. Разрешаю идти в городской отпуск. И смотри, чтоб все было нормально.
— Все будет нормально, товарищ старшина, — улыбнулся, в свою очередь, Евгений.
Он вышел с заставы, когда солнце показывало уже почти полдень. Пограничный городок, на окраине которого размещалась застава, был по-воскресному оживлен. Взрослые неторопливо гуляли по вымощенным белым камнем тротуарам или сидели, беседуя, у ворот на низких некрашеных скамейках, а ребятишки ошалело носились по мостовой. Щедро пригревало солнце, теплый ветер колыхал флаги, еще не снятые после первомайского праздника.
Евгений шел, стараясь сдержать шаг: ведь времени еще много. У Нины он должен быть в час. Но ноги сами несли его вперед, к тому бревенчатому дому с зелеными резными наличниками, где живет Нина.
Он встретился с нею впервые в феврале, на вечере в районном Доме культуры. К началу киносеанса он тогда опоздал и к своему месту пробирался в темноте, задевая за чужие ноги. Наступив в последний раз кому-то на ноги и услышав плачущий женский возглас: «Ой! Да осторожнее вы!» — он плюхнулся на стул. Тот же женский голос справа сказал: «Ну, и медведь. Чуть пальцы не отдавил». Евгений покосил глазами, но дипломатично промолчал. Человек скромный, стеснительный, он чувствовал себя виноватым. И вдруг улыбнулся неожиданной даже для самого себя озорной улыбкой, подумал: «Ничего, милая, это не смертельно».
Когда кончилась картина и в зале зажегся свет, уже знакомый Евгению женский голос сказал:
— Так и есть. Поцарапал туфли…
Багровый от смущения, он кашлянул и повернулся к соседке. Глянул на нее, и его сердце непривычно дрогнуло. Рядом с ним сидела обыкновенная девушка — светловолосая, сероглазая, с чуть вздернутым носом, в простеньком коричневом платье, но он глядел на нее и не мог отвести взгляда.
— Вы не на меня, вы лучше на туфли посмотрите, — сердито сказала девушка и тут же добавила: — Ну, да ладно, бог с ними…
Потом начались танцы. Как-то случилось так, что Евгений
— А вы что не танцуете? — спросила девушка.
— А как же!.. Вот именно… — невпопад ответил Евгений и, чувствуя, что вновь начинает краснеть, сказал более членораздельно: — Я вообще не танцую…
У гардеробной они тоже оказались вместе, и, когда девушка переобувалась в валенки, Евгений помог ей. Вместе вышли на улицу и побрели по безлюдным, переметенным поземкой тротуарам. Дул неласковый «сивер», поскрипывал снег: под валенками девушки чаще и глуше, под сапогами Евгения реже и тоньше. Солдат всю дорогу пытался заговорить — и молчал, порывался взять девушку под руку — и не брал, робел. На душе было смутно, тревожно.
Они стали встречаться, правда редко и накоротке. Видеться бы с нею каждый день, но известно, что такое солдатская служба: перевести дух некогда. Да и у Нины свободного времени в обрез: днем работает в сберкассе, вечером учится в школе рабочей молодежи. Встречались обычно в Доме культуры, а когда потеплело — на скамейке у городского сада. А вот на сегодня, на первый день Нининого отпуска, Евгения позвали к девушке в дом. Приглашая его, Нина засмеялась:
— Хочу тебя маме показать. Но учти: она у меня строгая…
Вспомнив об этом, Евгений вздохнул.
Он вышел на центральную улицу. Она была длинной, но неровной и тянулась параллельно реке, рассекавшей городок на две равные части. Река освободилась ото льда, но на берегах еще были нагромождены льдины — большие и малые, самой причудливой формы, голубые, белые, грязно-серые. Льдины, подтаяв, иногда разламывались и осыпались со звоном. Улица вместе с рекой круто повернула влево. Миновав поворот, Евгений заметил невдалеке на берегу группку людей. Люди суетились, махали руками, кричали что-то неразборчивое. Покрывая все крики, вырвался истошный женский вопль: «А-а-а…» Услышав его, Евгений вздрогнул и бегом, оступаясь, стал спускаться к реке.
С разбегу он налетел на здоровенного парня, стоявшего об руку с девушкой. В глаза почему-то бросились кудрявый смоляной чуб парня и значок ГТО на лацкане его серого пиджака и накрашенные пухлые губы его подруги.
— Что произошло? — бросил Евгений парню.
Тот зачем-то облизнулся и охотно ответил:
— Да, понимаешь… мальчонка убежал от матери к реке… Поскользнулся на льду и упал в воду…
— Ах, это ужасно, — подхватила девушка с накрашенными губами. — Он тонет… А мой Игорек не умеет плавать, — и она крепче вцепилась в его руку.
— Не то что совсем не умею, Верочка… Просто не уверен в своих возможностях…
Не слушая больше их, Евгений, расталкивая людей, побежал к реке. На ходу сбросил фуражку, и она зеленым колесом некоторое время катилась по гальке следом за ним. Вскочив на льдину у самой воды, солдат остановился, оглядел реку. Ага, вот он! Метрах в двадцати от берега показалась черная стриженая голова. Лицо бледное, ни кровинки. Ртом жадно ловит воздух…
— Держись! Не робей! — крикнул Евгений мальчишке и бултыхнулся в воду.