Медвежий Хребет
Шрифт:
— Что-то не вижу ни торжественной встречи, ни цветов, — полушутливо, полусерьезно сказал молодой.
Пожилой предупредительно показал свободной рукой влево:
— Взгляните, Викентий Павлович, к нам идут. Сейчас мы все устроим, не беспокойтесь…
К ним по платформе, торопливо отстукивая каблуками, шла совсем юная девушка в расстегнутом клетчатом пальто, в белом берете; лицо у нее было смуглое, тонкое, нос тоже тонкий, с горбинкой. Следом за девушкой вышагивал парень в черной кожаной куртке и в таких же брюках-галифе, на голове у парня возвышался довольно замасленный танкистский шлем.
Подойдя
— Здравствуйте, товарищи, кто из вас будет товарищ Баев?
Молодой развел руками и пропел:
— Откуда ты, прелестное дитя?
У него был тенор, не сильный, но чистый и сочный, своеобразного тембра.
— Значит, вы и есть… товарищ Баев! — воскликнула девушка не столько радостно, сколько испуганно. — Я ваш голос сразу узнала…
— Значит, я и есть Баев, — он улыбнулся, сделал жест в сторону спутника. — А это мой аккомпаниатор и администратор Семен Семенович Фалькович. Прошу любить и жаловать.
Девушка неловко, совочком, сунула каждому из них руку:
— Галина Долгих… Колхозным клубом заведую… Вот приехала вас встречать… Мы с шофером давно уже ждем… Эй, Федя, чего стоишь, бери чемодан! — прикрикнула она на парня в кожаном. Тот, с любопытством разглядывая приезжих, подошел к Фальковичу:
— Разрешите?..
— Разрешает, разрешает, — почти весело проговорил Баев. — Ну что ж, тронулись?
Впереди, показывая дорогу, пошла девушка, за ней приезжие, позади шофер нес чемодан. Фалькович шепнул Баеву:
— А у вас, Викентий Павлович, сегодня как будто хорошее настроение…
— Неплохое, неплохое, Семен Семеныч… Вас это удивляет? Ведь оно у меня не так уж часто бывает?
— Нет, почему же, — ответил Фалькович и неопределенно повел плечами.
С платформы сошли на гравийную тропинку, миновали крайний дом и остановились: на шоссе, отражаясь в мокром асфальте, стоял полуоткрытый, с брезентовым верхом, «газик».
— Прошу, — забегая вперед, сказал шофер.
— Прошу, — повторила девушка.
Фалькович сделал было шаг к машине, но, оглянувшись на Баева, раздумал. А того не узнать: нахмуренный, губы недобро сжаты. Фалькович все понял.
— Послушайте, милая, — обратился он скороговоркой к девушке, — вы хотите везти нас в этой машине?
Она кивнула, а шофер заметил с профессиональной гордостью:
— Не извольте сомневаться. «Козлик» — машина авторитетная. Не подведет…
— Для кого авторитетная? — спросил Баев, и его белые щеки порозовели. Он старался говорить сдержанно, но с каждым словом тон его становился все крикливее. — Для вас, может быть, авторитетная, а для меня нет! Это колымага, а не машина! И к тому же открытая — горло застудишь… Я в ней не поеду! К черту! Почему не прислали «Победу»? Я вас спрашиваю: почему? Что, в колхозе нет «Победы»?
Эта резкая перемена настроения, эта крикливость были так неожиданны, что и шофер и девушка сначала не нашли, что ответить. Они стояли у машины растерянные, переминаясь с ноги на ногу. Наконец девушка сказала упавшим голосом:
— «Победа» у нас есть, товарищ Баев Только…
— Что только?
Опять вмешался шофер:
— «Победа» на капремонте!..
— На капремонте, на капремонте!.. Какое мне дело? А на этой я не поеду, так
— Некрасиво все-таки получается, — сказал Фалькович, ни к кому не обращаясь. — Певец со всесоюзным именем — и вдруг ехать в каком-то «козлике»… — Он вздохнул. — Некрасиво… Но не беспокойтесь, Викентий Павлович, мы сейчас все устроим…
— Ничего не надо устраивать, Семен Семеныч, — сказал Баев, застегивая пальто на все пуговицы. — Не умеют встречать — поедем назад. Взгляните в расписание, когда будут обратные поезда.
Ни на кого не глядя, Фалькович полез в карман за расписанием. Шофер, почему-то чувствуя себя виноватым, поставил чемодан на землю и почесал за ухом. А девушка, сбитая с толку, совершенно подавленная раздражительностью и крикливостью артиста, сморщила нос, закусила губу. На глаза навернулись слезы.
— Прошу вас, без истерик, — грубовато сказал Баев. — Терпеть не могу этого. Может, вы тут и ни при чем… но рыданиями меня не возьмете…
— А вообще-то вы правы, — сказал вдруг шофер, скрипнув своей кожаной одеждой и повернувшись к Фальковичу. — Факт, некрасиво получается… Народ вас с концертом ждет третий день, а вы…
Баев посмотрел на шофера, ничего не сказал, обменялся взглядом с Фальковичем. После паузы бросил:
— А все вы, Семен Семеныч! Втравили меня в эту гастрольную поездочку. Именно поездочка! В Чите в гостинице нет номера с ванной, в Борзе на концерте была такая духота, что я вспотел, в этом скором поезде не смогли пообедать: нет ресторана… Ну, провинция!.. Как вам угодно, а я не привык работать в таких условиях. В Москву нужно, в Москву!..
И без всякого перехода заключил:
— А в колхоз придется ехать… раз народ ждет. Заодно и председателя посмотрим, скажем ему пару теплых слов…
Фалькович и Галина забрались на заднее сиденье, разделенные чемоданом, Баев сел рядом с шофером, и «газик», фыркнув, покатил по шоссе. Утро было тихое, теплое. Только что выпал дождь — августовский, еще не холодный. В воздухе бродили свежие запахи скошенного хлеба, полыни. По обочинам шоссе разметались забайкальские казачьи степи: поближе желтела стерня, подальше, на пологих сопках, желтела трава — там паслись отары. Впереди, у горизонта, гигантскими воротами вставала радуга. В эти ворота и спешил въехать «газик».
В машине царило натянутое молчание. Шофер крутил «баранку»; Баев, сняв шляпу, с развевающимися по ветру длинными волосами, скучающе посматривал по сторонам; Фалькович клевал носом; а девушка глядела прямо перед собой на белую, незнакомую с солнцем шею Баева. Ей была видна и лежащая на спинке сиденья рука артиста — тоже белая, холеная.
У Галины не проходило чувство обиды. Ей было горько не только потому, что концерт, которого уже давно ожидали в селе, едва не сорвался, не только оттого, что артист так грубо говорил с ней. Главное — было больно разочароваться… Дело в том, что Викентий Баев был любимым певцом Галины, она его почитала, как может почитать артиста девушка в семнадцать лет, — верно и фанатично. Когда ей доказывали, что настоящие певцы — это Лемешев или Козловский, а Баев — это так себе, эстрадный тенор, она могла всерьез разругаться, отстаивая своего любимца. Она ловила выступления Баева по радио, дома у нее накопился целый набор его пластинок.