Медвежий Хребет
Шрифт:
Жигжитов передвигает трубку из одного угла рта в другой — это значит, что он недоволен, — и, вполоборота повернув голову, смотрит на соседнюю сопку, где чуть-чуть дымит юрта. Вспомнив, что сейчас в юрте не только жена, но и сын, Жигжитов скупо улыбается.
Намжил приехал вчера перед самым закатом — с попутной машиной. Придерживая чемоданчик, он выпрыгнул из кузова, и полуторка, утробно урча, покатила. Намжил поправил на голове ушанку и, размахивая свободной рукой, зашагал к юрте по выбитой овечьими копытами тропе. До юрты было около километра; пока Намжил шел, огромное алое солнце село, из падей
Вот и стойбище. Вокруг юрты — бочки с водой, телеги, возле одной из них — верблюд, два горба которого всегда кажутся мальчику двумя крутыми сопками. По склону бродит несколько лошадей, коров и коз. Чуть в стороне хотон — место, куда на ночь загоняют овец. Овцы уже в хотоне, значит отец и мать дома.
Намжил подходит к юрте и стучит в деревянную дверь.
— Кто? Заходи, — слышится ворчливый женский голос.
Стараясь не рассмеяться, Намжил снова стучит. Дверь изнутри толкают, и она распахивается. Нагнув голову, из юрты выглядывает мать. Она восклицает: «Намжил!» — и порывисто прижимает мальчика к себе.
Намжил переступает порог и видит отца. Тот сидит, подогнув под себя ноги, на коврике около низкой печки, курит короткую трубку. Увидев Намжила, отец делает неторопливый знак рукой: подойди поближе — и треплет его по плечу.
От нагретой чугунной плиты в юрте жарко. Намжил снимает ушанку, коричневое с барашковым воротником пальто. Затем мать поливает ему из медного, с узким горлышком, кувшина, и он умывается над тазом.
Мать усаживает его за низенький некрашеный столик:
— Кушать будешь один. Мы покушали…
Ставя еду на столик, рассматривает сына, качает головой, щурит карие, в сети морщинок, глаза:
— Вырос как…
Намжилу это приятно слышать. Конечно, он вырос. Ведь ему скоро уже десять лет, он закончил третий класс, осенью пойдет в четвертый, а потом и в пятый — вот как. А мама нисколько не выросла, хотя, конечно, он знает, что взрослые не растут. Все такая же маленькая, худая; тот же синий терлик [2] на ней, те же простенькие серьги в ушах. И папа совсем не изменился. Намжил вертит по сторонам стриженой головой, с его круглого лица не сходит улыбка, глаза блестят, будто смазанные маслом.
2
Терлик — халат.
Да и в юрте все по-старому. Около стенок стоят никелированные кровати с шишками, застланные красными атласными одеялами на вате; у них, как у интернатских кроватей, упругая сетка: хорошо валяться. Между кроватями — большущий сундук, в нем, как известно Намжилу, хранятся лучшие наряды мамы и папы; на сундуке уместились рядом радиоприемник «Родина» и швейная машина. Поближе к двери — второй сундук, в нем продукты: мука, мясо, соль, крупа. Над сундуком — полочки для всякой хозяйственной утвари; на самой верхней выстроились в ряд любимые мамины чашки с блюдцами, украшенные голубыми цветочками…
Висящий вверху фонарь «летучая мышь» освещает юрту несильным,
Уплетая вареное мясо, лепешки, кислое молоко, Намжил рассказывает о своей жизни в школьном интернате. Он хвастает четверками и пятерками, забывая упомянуть о тройке по арифметике. Мать слушает его, полуоткрыв рот, как-то жалостливо приподняв широкие черные брови, и часто прерывает восклицаниями и вопросами. Отец же все время молчит, посасывая трубку, лишь изредка произносит свое любимое словечко «но». Намжил знает, что отец употребляет это «но» в любых случаях, только разным тоном: и когда хвалит и когда ругает, когда хочет спросить и когда отвечает сам, когда верит и когда не верит. Мама сердится, слыша «но», а Намжил всегда понимает, что хотел сказать своим словечком папа. Вообще Намжил, хотя и не признается себе в этом, больше любит отца, гордится им и втайне решил: вырасту большим, буду, как он, неторопливый, важный и вместо многих слов буду говорить «но».
После ужина мальчик достает из чемодана учебники, показывает их отцу и матери. Затем извлекает футбольный мяч, купленный в сельмаге, и, пыжась, надувает его. Футбол — новое увлечение, и Намжил обещает отцу продемонстрировать завтра, как в него играют.
Перед сном Намжил по-русски читает вслух «Мистера Твистера», выученного наизусть в интернате. Он адресуется больше к отцу, но тот по-прежнему сдержан и только в конце, когда измученный мистер Твистер возвращается в гостиницу, произносит явно одобрительное «но». А мать сперва ворчит, потом начинает ругать американского миллионера.
Мальчика уложили спать на одной из никелированных кроватей с шишками. Он лежит и думает: как хорошо, что он снова в родной юрте. Конечно, в селе, где интернат, весело: школьные товарищи, футбольная команда, клуб, правление колхоза, контора машинно-тракторной станции, народу много. Но дома лучше: здесь папа и мама, и пахнет степной травой, и овцы блеют в хотоне. Завтра он, Намжил, поедет с отцом пасти отару. И все лето будет пасти.
Сквозь дрему мальчику слышатся тихие голоса:
— Ученый у нас Намжил. А дальше шибко ученым станет. В институт поедет. Учителем станет, агрономом станет…
— Но?
— Но, но, — сердится мать. — Я знаю, чего ты хочешь. Хочешь, чтоб Намжил стал простым чабаном. Как ты. А чем он хуже других? Вот у старика Чимитдоржиева дочка артистка, поет в театре…
Пробуждается Намжил, когда вся юрта уже полна дневного света. В раскрытую дверь врываются лучи солнца. В юрте прохладно, и Намжилу не хочется вылезать из-под одеяла. Он осматривается: никого нет. В дымовое отверстие, куда выведена длинная труба от печки, свесившись, заглядывает ласточка. Ее белое оперение на груди напоминает Намжилу белую рубашку учителя Цигмита Жамбаловича, который поставил ему тройку по арифметике. Смешно сложив пухлые губы, Намжил свищет, и ласточка улетает.
Не вставая с постели, он дотягивается до сундука, включает приемник. Какая-то тетя простуженным голосом рассказывает сказку про Иванушку и гусей-лебедей. Детская передача, надо послушать. Намжил поудобнее устраивается на подушке, подпирает щеку кулаком. Но в юрту входит мать.
— А, проснулся, — ласково улыбается она. — Гоняла с отцом отару на водопой. Сейчас обед буду готовить. Ну, вставай, вставай…
Обед?! А он еще и не завтракал. Вот так проспал. Намжил вскакивает с кровати и, не слушая больше радио, одевается.